Владимир Чернавин - Записки «вредителя». Побег из ГУЛАГа.

И так каждый день. Без минуты отдыха, в толпе, в спешке, ругани, крике. Так надо прожить пять лет, а большинству десять.

Первый мой выход на работу в Кеми был особенный. С моим пропуском в канцелярии коменданта Вечеракши вышла какая-то задержка, и когда я получил, наконец, пропуск, партию уже увели в город, поэтому меня отправили на работу одного.

Не могу передать того странного чувства, которое я испытывал, идя по улице один, без конвойного за спиной, в первый раз после десяти месяцев тюрьмы. Идти надо было около двух километров. Целых полчаса я мог располагать собой, как хотел. Чтобы острее чувствовать свою «свободу», я шел то быстро, то замедлял шаг, то даже приостанавливался. Я мог это делать по своему желанию, и никто при этом грозно не кричал на меня сзади. С трудом я удерживал себя от желания все время оглядываться назад, чтобы лишний раз убедиться, что никто не следует за мной по пятам. Правда, я шлепал по грязи, среди улицы, так как знал, что в Кеми каждый охранник, который меня встретит на тротуаре, может отправить меня в карцер. Чтобы продлить свою свободную прогулку, я шел медленно и несколько раз переходил с одной стороны улицы на другую.

ГПУ ничем не рисковало, выпуская меня без конвоя. Одет я был в арестантское платье, ни провизии, ни денег у меня не было. Не только в самой Кеми, но и на шоссе, ведущем к железнодорожной станции, и на всех прилегающих дорогах, масса охранников ГПУ. Наконец, жена была в их руках, в тюрьме на Шпалерной, сын был тоже в Петербурге. Если бы я бежал, их, несомненно, рассматривали бы как заложников. Шел я по знакомым местам. Мне приходилось и раньше бывать в Кеми во время исследовательских работ на Белом море.

Кемь — город только по названию и мало чем отличается от поморских сел. Городских домов в Кеми нет. Серые от времени, дождя и ветра, деревянные строения этого города, сами владельцы которых называют их избами, не городского типа, и при постройке рассчитаны были только на то, чтобы вместить семью домохозяина. Дома большей частью одноэтажные, реже двухэтажные: в этом случае нижний этаж занят кухней, сенями, кладовками. У каждого дома двор с сараями, хлевом и пр. В Кеми одна мощеная улица, и то вымощена она только в 1928 году руками заключенных. Как во всех поморских селах, жители Кеми крепко связаны с морем и рыболовством, поэтому село вытянуто вдоль берега реки, расширяющейся здесь и переходящей в морской залив. Домики лепятся местами по самому берегу и своими серыми тонами сливаются с гранитными скалами берегов. Верхняя, самая древняя часть Кеми, заселенная еще в XVI веке, расположена у мощного, последнего перед морем, порога реки. Здесь на высоком холме стоит прекрасный Кемский собор, построенный в XVII веке (фотографию его можно найти у Грабаря, в истории русского искусства). Он в полном запустении, притворы и крыльцо покосились, с одного из куполов упал крест, в центральном куполе пробита дыра, и какой-то предприимчивый радиолюбитель укрепил там свою антенну. Большевики разрешают раз в год производить там службу; но поддерживать собор у жителей не хватает ни решимости, ни средств.

В Кеми два каменных здания: новый собор, теперь закрытый и частично используемый под склады товаров ГПУ, и дом, в котором помещается Управление Соловецкого лагеря. Этот дом был построен во время НЭПа руками заключенных и имел иное назначение. В нижнем этаже с огромными зеркальными окнами помещался роскошный универсальный магазин для сотрудников ГПУ, обставленная по последнему слову техники парикмахерская и фотография. Но главной гордостью ГПУ был верхний этаж, где помещался ресторан. Здесь, в огромном двусветном зале, с хорами для публики и эстрадой для оркестра, дни и ночи кутили лагерные гепеусты. К их услугам были также отдельные ресторанные кабинеты.

ГПУ хвалилось тогда, что в СССР нет более изысканной ресторанной кухни и более замечательной сервировки. Действительно, здесь работали лучшие повара и кондитеры, собранные со всей России. Официантами были прежние хозяева когда-то самых известных ресторанов. За малейшую оплошность или недовольство «гостей» подневольным служащим этого заведения грозил изолятор, отправка на лесозаготовки и пр. Можно себе представить, как здесь старались угождать посетителям. Оркестр тоже был неплохой, так как в него попадали только настоящие музыканты.

Когда дни НЭПа миновали, в магазине стало меньше товаров, его разжаловали в кооператив, затем в закрытый распределитель ГПУ. Наконец, и распределитель был переведен. Держать роскошный ресторан с публичными пьяными оргиями признали тоже несоответствующим новой генеральной линии партии. Все помещения были отведены под управление лагеря. В бывшем ресторанном зале и магазине были нагорожены клетушки, куда, как сельдей в бочку, насажали заключенных спецов, которые в духоте и облаках махорочного дыма, голодные, обтрепанные, изведенные, должны были творить пятилетние производственные планы ГПУ и подсчитывать миллионные барыши, добытые принудительным трудом.

Но громоздкий управленческий аппарат ГПУ не уместился в одном доме. Все лучшие дома в Кеми, прежде принадлежавшие крестьянам, были заняты отделами управления лагеря. Всюду красовались гепеустские вывески с непонятными для непосвященных названиями — «ИСО УСЛОН ОГПУ», «ВОХР УСЛОН ОГПУ», «ПЕТЕО УСЛОН ОГПУ», «ТПО УСЛОН ОГПУ» и др. Мне нужно было в «РПО УСЛОН ОГПУ», то есть в рыбопромышленное отделение лагеря или, как его обычно называют, «Рыбпром».

Помещался «Рыбпром» в одном из крестьянских поморских домов.

Я вошел внутрь. Когда-то, когда здесь жил зажиточный крестьянин, крашеные полы, наверное, блистали идеальной чистотой, потолки были чисто выбелены, на окнах были занавески и цветы. Теперь краска полов стерлась, обои оторвались от стен, над окнами торчали только крючки от бывших занавесок. Маленькие, низкие комнаты были сплошь заставлены столами разных размеров и фасонов; часто это были просто доски, положенные на козлы. Столы стояли так тесно, что едва можно было протиснуться. Около них сидели на табуретках (стулья — слишком большая роскошь для заключенных) «спецы» и что-то писали, читали, считали. Над различными столами были надписи: «Делопроизводитель», «Бухгалтер», «Заведующий производственным отделом» и т. д. Тут же за крошечным столиком, сидела молоденькая девушка в арестантском платье и стучала на машинке. Было шумно, накурено, тесно до невообразимости.

Вот где придется работать «как специалисту» в течение пяти лет, подумалось мне. Ни одной книги, ни шкафа для книг. Мне не приходило в голову тогда, что у меня не будет и стола, за которым я мог бы писать.