Люсьен Лаказ - Приключения французского разведчика в годы первой мировой войны

— Он ответит за это, черт побери! — закричал лейтенант в отчаянии. — Это настоящий рок. Вы правы, стрелок поступил по уставу. Часовой не должен позволять приближаться к посту неизвестному, который отказывается отвечать на его предупреждения.

Затем он приказал перенести Рауля в соседний домик лесника. Там мы положили его на полу одной из комнат, голого, пятки сомкнуты по стойке «смирно». Керосиновая лампа горела у ног мертвеца, потому что мы с Валери собирались бодрствовать всю ночь. Лампа освещала ужасную рану, обезобразившую красивый лик Рауля. Это зрелище казалось мне настолько невыносимым, что я переставил лампу левее. Позже прибыл маленький врач, он ощупывал пальцами правый висок, пока за ухом не нашел точку, откуда можно было извлечь пулю. Потом вышел в соседнюю комнату и вернулся с тазиком и куском белой материи. Доктор осторожно, почти священнодействуя, обмыл рану, щеку, закрыл левый глаз, прикрыл правый глаз тонким батистовым платком и благоговейно поцеловал юного героя в лоб. Теперь глубокое спокойствие осветило лицо Рауля, и оно излучало какую-то сверхъестественную красоту.

Мне не хватило храбрости дотронуться до трупа; мы не раздевали его. Валери и без моих слов понял, что Рауля следует похоронить в его старом сером костюме, так же как солдата хоронят в его военной форме. Я даже не прикасался к его карманам: у него были свои секреты, и их тоже следовало похоронить вместе с ним. Правильно ли я поступил? Я не знаю. Правда в том, что этот выстрел сразил меня. Он разрушил мой дух инициативы, возможно, основательно рассеял, пусть частично, мою энергию, возможно, он и сегодня еще бередит мою душу… Эта бессонная ночь, слова, которые никогда не будут произнесены, самые ужасные воспоминания моей жизни.

Как поступить с оставшимися после него вещами? Оставить ли Валери «маузер» с семнадцатью зарубками на прикладе? Сохранить ли мне для матери Рауля трубку, которую он курил? Я ничего не знал. Но в его рюкзаке был блокнот, в котором он в двух экземплярах писал свои доклады отделу Разведывательной службы в М…куре. На самой последней странице, уже приклеенной к корешку, было несколько слов:

«5 октября

Неудачная охота.

Несчастный день.

Конец!»

Это слово «конец» оказалось последним, которое он написал.

На следующее утро, хоть я его и не звал, из С. приехал старый столяр, который сделал гроб из еловых веток. Мне так и не удалось заставить его взять деньги за работу. Потом я во главе патруля, предоставленного мне лейтенантом, отправился в нейтральную часть С., чтобы узнать у кюре, сможет ли он похоронить двух наших солдат. Вторым был стрелок, погибший ночью во время рекогносцировки. Этот кюре не был одним из наших эльзасских священников, французов в душе («и какая же подлая пуля его…?»). Он был немецким капуцином, родившимся в Германии. Священник ответил мне, что будет в нашем распоряжении во второй половине дня, и попросил ожидать его примерно в четыре часа у аванпостов на главной дороге.

Похороны состоялись тотчас же после его прихода. Несколько офицеров батальона спустились на церемонию с гор. Рота лейтенанта Принса выстроилась в почетном карауле.

Наступил вечер и под низким синевато-бледным небом, на фоне этого трагического пейзажа с печальными темно-зелеными елями, неподвижный ряд стрелков в темно-синей форме, черная сутана священника перед двумя свежевырытыми могилами и его жалостливые и неторопливые молитвы, печальный ветер поздней осени, круживший мертвые листья создавали на церемонии ощущение отчаянной скорби и безнадежной грусти. Лейтенант Принс произнес несколько слов, после чего первые куски земли и щебня гулко застучали по крышке гроба. Задние ряды солдат сдерживали стариков, женщин и детей, и я заметил слезы на их печальных лицах. В состоянии пустоты и оторопи я тщетно искал в моей памяти хоть какую-то молитву, но не вспомнил ничего. Моя душа была словно пригвождена к земле и, несмотря на все мои усилия, мне не удалось ничего, кроме как машинально повторять с утомлявшим и раздражавшим меня скорбным упрямством, в тысячный раз, языческий стих поэта Хосе-Мария де Эредия:

«Юноша, еще оплакиваемый героями и девами».

Церемония похорон обоих погибших закончилась, кюре из С. ушел, и я проводил его как раз до той трагической баррикады, близ которой увидел большое темное пятно, образовавшееся от крови погибшего тут Рауля, смешавшейся с дорожной пылью.

Несколько лет спустя скромный памятник заменил простой деревянный крест, установленный в тот день во главе могилы.

Часового, ставшего инструментом в руках судьбы, не наказывали. Позднее он погиб на склонах Ленжа.

На следующий день Валери и меня отозвали. Когда мы на машине, управляемой Бертоном, добрались до двора, капитан Саже как раз вышел из своего бюро, чтобы встретить нас. Он пожал мне руку и выразил все свое горе. Все другие сотрудники службы тоже были искренне опечалены, потому что эта смерть была окружена ореолом героизма во всей службе, которую потребности войны обрекли на довольно скучную и бюрократическую жизнь.

У Рауля в М…куре была меблированная комната, у меня от нее уже был ключ, потому что мне пришлось ночевать там две недели до отъезда в Безансон. Но в этот раз мне не хватило храбрости войти туда. Подсознательный страх возвращал меня на тридцать лет назад, в эпоху, когда в моих детских снах меня пугали монстры и привидения.

Я остановился в отеле «У Старой почты», обстановка которого вышла из моды, и потому там было много свободных теплых номеров с глубокими постелями и мягкими упругими простынями, настоящее блаженство после сырых и холодных ночей на горных сеновалах с пьянящим запахом, от которого я каждое утро просыпался с тяжелой головой.

Для большинства людей бюро разведывательной службы кажется таинственным недоступным логовом со свирепой охраной. Публика представляет себе бесконечные коридоры, лестницы, устроенные прямо в толще стен, двери, скрытые за настенными гобеленами, и множество кабинетов, где зловещие персонажи занимаются совершенно секретными делами, ну, и, в конце концов, каземат в самом центре, берлога шефа, гигантского паука, в лапах которого сходятся нити всех интриг и козней. Те, кто представляет себе разведку в таком романтическом ключе, возможно, начитались английских или немецких шпионских романов, может быть, и французских тоже, которые для определенной элиты играют ту же роль, что книжки про полицейских сыщиков для народа; но они наверняка никогда не бывали в отделе Разведывательной службы в М…куре. Там все было простым и ясным; маленькая вилла, такая же, как и все виллы на французском Востоке, улица, такая же, как все прочие улицы, ворота, такие же, как у всех на этой улице; продолговатый прямоугольный двор с гаражами в глубине, возможно, автомобиль на мойке и дальше слева комнатка для портье, папаши П., бывшего жандарма, высокого полного блондина с эльзасским акцентом, верного и преданного. Может быть, еще дальше находится кабинет дежурного, где время от времени отдыхал один из водителей службы.