Петр Григоренко - В подполье можно встретить только крыс

Через 3-4 дня он возвратил мой экземпляр. От письма - и от содержания и от стиля был в восторге, хвалил взахлеб. При этом сказал такое: "И это не только мое мнение. Я дал на одну ночь своему знакомому - доктору экономических наук, - так он, возвращая, сказал, что не спал всю ночь. Начал читать и понял, что такую работу надо иметь в собственной библиотеке. Взял машинку, заложил в нее 10 экземпляров и за ночь переписал. Один экземпляр и мне в презент принес".

- Что же Вы наделали, Сергей Петрович? Ведь это же Вы в "Самиздат" пустили. Значит, лишили меня возможности припереть журнал к стенке. Теперь, как только им станет известно, что письмо гуляет в "Самиздате", они схватятся за это и откажут мне в публикации.

- Ой, простите, Петр Григорьевич, я совсем забыл об этом. Но я сейчас пойду к этому доктору, и мы все соберем.

Дня через два Сергей Петрович сообщил, что все экземпляры, размноженного доктором письма, собраны. А еще через несколько дней я получил письмо из Арзамаса. Полковник запаса писал, что ему попалось мое письмо в редакцию журнала "Вопросы истории КПСС". Он прочел и потрясен. Ко мне у него лишь один вопрос - писал ли я такое письмо? Не фальшивка ли это, созданная каким-либо империалистическим разведывательным центром?

Я ответил, что писал такое письмо, но направил его только адресату. Каким образом письмо могло попасть к Вам, не могу даже предположить. Отвечать за содержание мною не проверенного и не подписанного письма не могу. В ответ получил открытку без подписи и обратного адреса, на которой было написано всего три слова: "Спасибо за письмо". За какое? За то, которым я ответил полковнику или за то, что писал в редакцию? Это навсегда останется для меня загадкой. Загадка и то, каким путем мое письмо вышло в "Самиздат". Не верить Сергею Петровичу я не могу. Я убежден, что если он сказал: "Все экземпляры собраны" - то они, действительно, собраны. Но остается не ясным: не снял ли кто-нибудь копии с экземпляра, отпечатанного доктором, прежде, чем возвратить этот жземпляр. Хотя, конечно, возможно, что утечка произошла и из редакции. Таких случаев в практике "Самиздата" было сколько угодно. Либо утечка происходит произвольно, по инициативе кого-либо из сотрудников, либо ее организует сам редактор, чтобы закрыть дорогу нежелательной публикации. Кстати, отказ публиковать мое письмо был мотивирован именно самиздатом. Вскоре после арзамасского письма позвонил редактор и сказал: "А письмо Ваше все же писано на самиздат. Ко мне уже четыре самиздатских копии поступили. Так что публиковать не будем. Мы "Самиздат" не популяризируем. У нас не Китай, - едко иронически добавил он, - мы обходимся без Дацзы-бао". У меня нет оснований подозревать его в сознательном использовании "Самиздата" для закрытия дороги моему письму.

Пути в "Самиздат" самые разнообразные. Все время, пока я жил и боролся в Советском Союзе, я не переставал поражаться чуду народного творчества "Самиздату". Каким образом материалы закрытого характера, явно не предназначенные для самиздата, оказываются в нем? Как при почти полном отсутствии множительной техники самиздатские произведения в течение очень короткого времени расходятся по огромной территории и становятся достоянием множества людей? Каких-то пять-шесть машинописных копий, вышедших от автора, превращаются в сотни и тысячи экземпляров, каждый из которых читается множеством людей. Никогда я не мог понять также, почему одно произведение сразу вспыхивает ярким пламенем, но потом довольно быстро угасает, а другое как бы разгорается потихонечку, но потом многие годы не сходит со сцены.

Но бывают и такие произведения, которые автор настойчиво толкает в свет. Несколько раз печатает и распространяет, а они бесследно исчезают. И это было бы понятно, если бы такое происходило только с произведениями бесталанными. Но очень часто исчезают, бесспорно, талантливые творения. "Самиздат" их почему-то не принимает. Однако, бывает и так: произведение быстро изчезло, затем проходят месяцы и даже годы и оно вдруг снова появляется и начинает жить второй, значительно более полнокровной жизнью. И уже полное чудо - реакция оторжeния чужеродного самиздату. КГБ неоднократно запускал в самиздат свои провокационные "творения". Многие из них выглядели вполне самиздатскими и по форме и по содержанию, но не было на моей памяти случая, чтобы КГБистский матерьяльчик удержался на самиздатской ниве, получил какое-то распространение.

Мое письмо "Самиздат" принял исключительно гостеприимно. Оно распространилось не в одной Москве, пошло по стране. Не только с Волги (Арзамас) дошли сведения о нем, и из Новосибирска, из Ташкента, Алма-Аты, Симферополя, Владивостока, Харькова, Киева и даже с Чукотки.

В Москве это письмо проложило мне дорогу в весь диссидентский мир. Меня нашли студенты. Четырежды встречался я со студентами Московского университета на Ленинских горах. Своеобразны были эти встречи. Все понимали, что выступаю я нелегально. Никто бы не разрешил мне читать лекции в университете по Второй мировой войне. Но все делали вид, что лекция эта официальная. На лекции присутствовали группы в полном составе, во главе с парторгами, комсоргами и старостами. Они даже где-то там сообщали, что у них встреча с участником Великой Отечественной войны. Все как будто официально, но только организаторы заботились, чтобы нигде не осталось записи моей фамилии. Проход мне организовывали без письменного пропуска, фамилия перед лекцией объявлялась вымышленная. Я тоже заботился, чтобы по моим следам не вышли на университет. В день лекции я выходил из дому за 5-6 часов до ее начала. И все это время тратил на то, чтобы оторваться от своих хвостов и проверить чистоту своего следа. Для таких случаев, когда надо скрыть, куда я ходил, у меня имелся проверенный участок. На этом участке следующему за тобой "топтуну" скрыться негде. И если я видел, что мне не удалось от него оторваться, если он появился на проверочном участке, я возвращался домой. Таким образом у меня сорвалась и одна университетская лекция. Мне показалось, что я притащил хвост на проверочный участок. Может, это был и случайный человек, но я не хотел рисковать судьбой студентов и вернулся домой.

Но как бы мы ни осторожничали, дело с "лекциями генерала" грозило вырваться наружу. Лекции брали слушателей за живое. Об их содержании велись разговоры. Те, кто слушал, рассказывали товарищам, не бывшим на лекции. К этим разговорам начали прислушиваться подозрительные люди и даже явные стукачи. Поэтому организаторы лекций решили прекратить их во избежание беды. Вместо довольно массовых аудиторных лекций ночами проводить беседы по квартирам. Редкий вечер осени и начала зимы 1967 года обходился без таких бесед. Стоило только поражаться, как много людей интересуется военными вопросами. Я задумался над этим феноменом. И понял, что людям просто напросто нужна правда. Они интересуются правдивой информацией по любому вопросу. Поэтому нарасхват идет политэкономического характера труд Варга и экономические записки академика Агагебяна и "Новый класс" Джиласа. Мне посчастливилось ввести в обращение и еще один труд, прочно занимающий место в "Самиздате" вплоть до сегодняшнего дня. Я имею ввиду "Технологию власти" Авторханова.