Петр Григоренко - В подполье можно встретить только крыс

Проигрыши были настолько интересными, что я увлекался и, забывшись, вступал с Померанцевым в спор, как с равным. И бывало, он вдруг соглашался со мной: "Вот черти", - говорил он, имея в виду штабных командиров и комсостав постоянного гарнизона УР'а, - "сколько раз я проигрывал этот вариант и никто из них не заметил эту слабину, а инженер подправляет".

Мы осматривали и огневые точки, проверяя их готовность к ведению боя. У Померанцева была масса рационализаторских предложений, которые он очевидно давно вынашивал. Чувствовалось, когда он начинал говорить о каком-нибудь из них, что стесняется, боится проявить техническую неграмотность. Но я сам, любитель все совершенствовать, так заинтересованно хватался за каждую мысль и так заинтересованно обсуждал, что Померанцев стал выкладывать все, что у него в голове, и мы спорили, иногда до хрипоты. У меня появлялись тоже мысли и предложения. И мы их обсуждали. Все, с нашей точки зрения, ценное я тщательно записывал, и мы договорились по возвращении организовать мастерскую "технических усовершенствований".

Померанцев был интересен не только как военный. Он был очень начитан. Знал несколько языков и читал в подлинниках английских и немецких классиков литературы. Его литературные суждения, рассказы о любимых художниках и музыкантах оставили очень яркие впечатления. Он был весьма разносторонне развитым человеком и с удовольствием говорил на любые темы, которые я затрагивал. Отвечал на самые различные вопросы. Избегал он только разговоров на политические темы. Я думал, что это он от того, что он беспартийный, но теперь думаю, что и беспартийным был именно потому, что политики и политиков не любил.

Не говорил он также о своем прошлом. Ничего не рассказывал о происхождении, о родителях. Я знал только, что до первой мировой войны он учился в Петроградском технологическом институте, но ушел добровольцем на фронт. Дослужился до капитана. Был два или три раза ранен. Имел награды. В Красную Армию мобилизован в 1918 году. Провоевал всю гражданскую и по окончании остался в кадрах. Занимал высокие посты. Его должность коменданта УР'а первого разряда, каковым был Минский УР, тарифицировалась двенадцатой категорией (три ромба). При присвоении первых воинских званий в 1936 году он получил звание комбрига, что по тогдашним временам было очень высоким званием.

Мы так освоились друг с другом за поездку, что обращались один к другому запросто и высказывались довольно откровенно. В одном я только остался верен старому. Несмотря на его неоднократные предложения называть по имени-отчеству, продолжал обращаться только официально: "товарищ комендант", а когда он получил воинское звание - "товарищ комбриг". Видимо поэтому я не смог твердо запомнить его имя и отчество, а проверить теперь негде и приходится писать здесь только фамилию.

Уже в конце поездки, на одной из ночевок, он заговорил о своем понимании правильных отношений между начальником и подчиненным. Он говорил: наш устав рекомендует поощрять инициативу. А практически за проявленную инициативу, если тебя постигла неудача или начальству не понравилось, наказывают. Да еще как! Ну, кто же пойдет после этого на инициативу. А я люблю инициативных. Не люблю тех, кто своего мнения начальнику не скажет, кто только знает "Так точно!" и "Никак нет!" Ну чего с такими исполнителями добьешься. В Вас мне еще тогда, когда Вы только прибыли на практику, понравилась Ваша решительность. Когда Загорулько принес мне Вашу телефонограмму, я спросил у него: "А Васильев об этой телефонограмме знает?"

- Да! - ответил Загорулько. - Они вместе были у телефона.

- Ну тогда этот парень будет работать, - сказал я. - Отзывайте Васильева и помогите Григоренко. Постарайтесь дать ему все, что он попросит.

Потом я поехал к Вам сам. Сразу обратил внимание, что люди торопятся что-то сделать, хотя их никто не подгоняет. Потом, когда увидел Ваши "картинки", сообразил, что подгоняют именно они. Этим Вы буквально подкупили меня. Я, как и вообще командиры в Красной Армии, бумагописание не люблю. Составление всяких бесполезных бумаг считаю пустой тратой времени. Да это так и есть в большинстве случаев в наших штабах. Но тут я увидел, что бумажка в умелых руках - великое дело. Я понял, что без Ваших "картинок" вообще работать невозможно. Но я не верил, конечно, что Вы успеете вовремя. Поэтому я разрешил Вам на месяц опоздать. А про себя подумал: "Да если и на два опоздает, все равно награжу". Ну а Бугульмой Вы меня окончательно купили. Трудно было придумать лучший подарок мне. Но как Вы на это рискнули и как успели, я и до сих пор ума не приложу. Ведь в "картинках" Ваших этого не было".

- Нет было. Только не в том графике, что Вы рассматривали, а в том, что в моем сейфе лежал.

И тут я рассказал ему о той "тройной бухгалтерии", которую я устроил с графиком. Он от души посмеялся и спросил: "Значит боялись, что можете сорваться?"

- Не то, чтобы боялся, но не хотел лишних дерганий со стороны начальства. И боялся твердо пообещать то, в чем сам не был уверен - Бугульму. Конечно, если бы я Вас так знал, как сейчас, то посоветовался бы. В график бы тоже не включал, но рассказать о своем намерении рассказал бы.

- За это спасибо, - растроганно сказал он.

После поездки я ушел в дела по организации батальона.

Несколько раз Померанцев приглашал меня к себе домой. Я здоровался с его женой и сыном и удалялся с хозяином в его кабинет, заполненный книгами и различными техническими самоделками. Была у него и небольшая мастерская, с токарным станком и набором инструментов. Там он и выполнял свои самоделки. Во время таких встреч мы много говорили. В обычное же время встречаться почти не приходилось. Между комендантом УР'а и командиром саперного батальона слишком большая дистанция. Потом произошли перемены. В УР прибыла дивизия. Та самая, о которой говорил Померанцев, Но только, как часто у нас делается, там, где это не нужно, затеяли рационализацию. Не дивизия прибыла на усиление УР'а, как это должно было быть, а дивизией поглотили УР. Должность командира дивизией совместили с должностью коменданта УР'а, должность дивизионного инженера с должностью начальника инженеров укрепленного района и т. д., во всех службах. А пулеметно-артиллерийские батальоны УР'а подчинили полкам прибывшей дивизии. В общем, создали организацию, совершенно неприспособленную для ведения боя за укрепленный район. И при том отдали это дело в руки людей не только без УР'овского опыта, но и не понимающих сути боевых действий на долговременных укрепленных рубежах.

Командир прибывшей 13-ой стрелковой дивизии - комбриг Вишнеревский весьма добросовестный человек, никогда даже толком не слышал об укрепленном районе. К тому же он принадлежал к числу тех, - кому постоянно выражалось в Красной Армии недоверие - офицер старой армии, беспартийный, выходец из "нетрудовой среды" - и которые, в виду этого, не стремились проявлять инициативу и брать на себя ответственность, особенно в делах малознакомых. Померанцев, который, в связи с освобождением от должности, отзывался на учебу в Академию Генерального Штаба, до отъезда стремился хоть немного "поднатаскать" Вишнеревского. С утра до ночи ездил он с ним по УР'у. показывая и рассказывая. Но в УР'е, чтобы его понять и прочувствовать, надо поработать. И надо иметь помощников, знающих УР, особенно по военноинженерному делу. А у Вишнеревского весь штаб, все начальники служб, все командиры частей с полевой выучкой.