Борис Тихомолов - Романтика неба

Навстречу нам по противоположной стороне улицы идет, печатая шаг, английский офицер. Чопорный, строгий. Высокий белый воротничок подпирает подбородок: голова чуть-чуть запрокинута назад, надменный взгляд устремлен в пространство. Прошел. Не увидел нас. Не заметил.

— Валяй, валяй! — ворчит Романов. — Скатертью дорога. Невежда.

Через минуту слышим гомон. Из-за угла навстречу, заняв всю проезжую часть улицы, размахивая руками и громко разговаривая, шествует группа американских летчиков. Увидели нас, засияли улыбками. Старший из них, майор по званию, высокий круглолицый блондин, вежливо взял под козырек и так держал, пока мы, ответив на приветствие, не прошли. А он, обернувшись, все еще держа руку у головного убора, восхищенно глядел на нас, как на заморское чудо. Несомненно, это была дань успехам наших войск на советско-германском фронте, бьющих фашистских оккупантов один на один, без помощи союзников, которые не очень-то уж торопились с открытием второго фронта.

— Хорошие ребята! — сказал кто-то.

— Хорошие, когда спят… — уточнил Глушаев.

Да, конечно, еще бы! Ребята славные… пока наши в битве с фашизмом таскают для них каштаны из огня. Кому война, кому прогулка.

По пути нам попался винный магазинчик. За широким стеклом — небольшое помещение. Стойка. За стойкой толстенный иранец, и за его спиной во всю стену — полки, заставленные всевозможными бутылками.

Мы уже знали — выпивка в Иране стоит дорого, но надо же хоть посмотреть, какие же у них вина!

— Зайдем?

— Зайдем.

Зашли. Хозяин, круглый, как луна, сощурил в радостной улыбке заплывшие глаза. Толстыми волосатыми пальцами проворно переставил рюмки, одернул фартук и замер в красноречивой позе готовности.

Мы уставились на полки. О-хо-хо-о! Сколько здесь разных вин! Но местных нет. Английские, французские. Высокие, низкие, пузатые бутылки с радужными этикетками. Выкладывай туманы — пей!

В это время гомон за дверью. Оборачиваемся — американцы! Тот же самый майор и компания.

Ввалились. Веселые, шумливые.

— О'кэй!

— О'кэй!

Майор показывает жестом:

— Выпьем?

— Выпьем! — отвечаю я. — Рузвельт, Сталин?

— О-о-о!..

Американцы польщены. Майор повернулся к бармену, небрежно ткнул пальцем по направлению к полкам:

— Виски!

Бармен проворно достал бутылку, вытер ее салфеткой, откупорил. Поставил рюмочки, хрупкие, маленькие, как наперсточки — десять штук. Разлил.

Майор широко улыбнулся, сделал рукой приглашающий жест:

— Плииз! — и взял рюмочку за тоненькую ножку. Поднимаем рюмки в полной тишине. Майор из вежливости ждет, что скажу я — старший в нашей группе. А может быть, он хитрит, зная, что именно я скажу? А мне только этого и надо! Хитри, хитри, майор, у меня свой план!

Оглядываю американцев, поднимаю рюмку над головой:

— За дружбу!

— О-о-о!..

Понято без переводчиков. Чувствую, что попал в самое-самое!

— За здоровье президента Рузвельта!

— О-о-о…

Тоже понято без переводчика.

Выпили. Поставили рюмки. Пауза. Теперь моя очередь угощать. Американцы смотрят на нас с интересом. Держу невозмутимый вид. Поворачиваюсь к бармену и показываю пальцем на самую пузатую бутылку. Бармен забирается на лесенку. Бутылка у меня в руках. Смотрю, тычу пальцем на обозначение крепости — 12 градусов. Презрительно морщусь:

— Нет. Слаба. Не пойдет! — И к бармену: — А ну-ка вон ту!

Вторая чуть покрепче — 16 градусов. Бракую и эту.

— Нет, не пойдет!

И третья, и четвертая. Я разочарован, огорчен. А ребята уже догадываются, что я задумал, тоже разочаровываются и тоже огорчаются.

— Разве это крепость?! Ерунда какая-то!

Тогда я говорю:

— Ваня!

Романов вытягивается передо мной в струнку:

— Слушаюсь, товарищ командир!

— Давай!

Иван энергичным движением ударяет себя ладонью по бедру и, рисуясь, медленно опускает два пальца в карман. Американцы изумлены. Искренне. Они даже пригнулись, стараясь угадать, что же это такое собираются учудить загадочные русские?

А Ваня тем временем вытягивает флягу. Вот появилась металлическая пробка-крышечка, потом горлышко, затем рифленый корпус с надписью. Английские буквы ползут одна за другой: «Ди… сти… ллед…»

Американцы грохнули дружным смехом:

— Дистиллед ватер?!

— О-хо-хо-хо-хо!

— А-ха-ха-ха-ха!

По-прежнему выдерживая невозмутимый вид, показываю бармену:

— Рюмки!

Тот в недоумении: рюмки стоят, чего же надо? Показываю пальцами:

— Такие!

Бармен ставит покрупнее. Но я куражусь.

— Нет, вон те!

Американцы, все еще смеясь, с неподдельным интересом смотрят, что же будет дальше. Говорю Романову:

— Ваня, разливай!

Тот разливает, а я сквозь зубы:

— Ребята, не подкачайте — пить как воду!

Сзади шепот:

— Понято!

Романов наполнил рюмки, жестом приказал бармену откупорить бутылки лимонада.

Поднимаю рюмку, киваю головой американцам:

— Плииз!

Все подняли. Все держат. Все ждут. Майор растерян: предлагать или не предлагать тост за Сталина, ведь в рюмках же вода!

Я поощрительно смотрю ему в глаза:

«Ну же! Ну! Смелее! Вы про нас тоже так же думали, что русские — вода. Что Гитлер хлопнет нас, как мух. Все принимали нашу доброту за слабость. Вы — тоже. Роковая ошибка! Давай, майор, давай!»

Майор решился. Что-то сказал по-английски, заключив свою фразу словом «Сталин». Его друзья закивали:

— Сталин! Сталин!

Подняли рюмки, но не пьют, выжидательно смотрят на нас.

Я сказал:

— Пошли, ребята!

Пригубил и, глядя на майора, принялся тянуть неразведенный спирт, как воду. И с каждым моим глотком лица у американцев меняли настороженность на обычную беспечность.

«А ведь это и в самом деле вода! — наверное, думалось им. — Что за странный народ эти русские!»

Я допил рюмку, поставил, взял стакан с лимонадом, чуть-чуть запил и поощрительно кивнул американцам:

— Плииз!

Майор совсем повеселел. Будет что порассказать своим друзьям, как они пили за здоровье маршала Сталина… дистиллированную воду! Ха-ха! И смело опрокинул рюмку, за ним его друзья.

— О'кэй!

Это выкрикнул кто-то из наших ребят, глядя, как майор, задохнувшись, так и остался с открытым ртом, как полезли глаза из орбит и брызнули слезы. Общие ахи, дружные охи. Майор, согнувшись пополам, и кашлял, и смеялся. Я хлопнул его ладонью по спине:

— О'кэй?!

— О'кэй! — прокашлял майор, выпрямляясь и вытирая слезы. — О'кэй!

Майор был не лишен юмора. Или, быть может, он понял скрытый смысл этого «русского тоста»?

Мы пожелали американцам успехов в открытии второго фронта, распрощались и ушли.

На обед мы, конечно, опоздали, столовая закрыта, это факт. Там строго. Что же делать? Есть-то хочется!

И тут наш взгляд упал на две стойки с белыми стеклянными шарами. На шарах по-английски надпись: «Бар», и вниз, под двухэтажный дом из красного туфа — ступеньки в подвальное помещение, откуда лились приглушенные звуки джаза.