Борис Тихомолов - Романтика неба

— Кто прошел в приказе!.. Станови-и-сь! Быстро! Быстро! Разбирайтесь по ранжиру!

Старосты групп, толкаясь, сортировали ребят по росту:

— Ну, ты куда забрался?! Давай на левый фланг! А ты там, эй, каланча в тюбетейке! Чего торчишь на камчатке?!

Мы с Кириллом встали было вместе, но нас разъединили: Кирилл был ниже меня ростом. Я стоял на правом фланге десятым или двенадцатым. Ох, и не хорошо же было мне!

Построением командовал коренастый светловолосый человек, одетый во все кожаное.

— Ррравняйсь! — скомандовал он и тут же улыбнулся.

Строй стоял «загогулиной» — команда дошла не до каждого.

Командир пожевал губами:

— Старостам групп навести порядок!

Тут же появились старосты и принялись толкаться и кричать:

— Ноги! Ноги! Носки ботинок должны быть на одной линии! Животы подобрать. Быстро!

Кое-как порядок был наведен. Старосты встали в строй.

— Смиррр-но! По порядку номеров… рррассчитайсь!

— Первый!

— Второй!

— Третий!

— Четвертый!

— Пятый!

На шестом заминка. Строй заколыхался. Всем было интересно посмотреть, кто не знает счета?

Дубынин выскочил злой, как черт:

— Ну? Ты чего запнулся? Шесть! Ну? Шесть!

Молодой узбек в халате, выпучив глаза, шептал про себя: «Быр, икки, уч, торт, беш…»

— Алты! — громко крикнул он.

Все рассмеялись. Командир прикрыл ладонью губы.

— Ну, алты так алты, — сказал он. — Старосты! Помогите рассчитаться!

После подсчета выяснилось: в строю было 156 человек. У меня отлегло от сердца. Сорок четыре человека не пришло. Значит, некомплект и у меня есть еще надежда…

Тут же в строю нам выдали жетоны, по порядку номеров, с четко выведенной цифрой. Мне достался тринадцатый номер. «Чертова дюжина!» Жетон мы должны приколоть к левой стороне груди. Нужно, например, инструктору вызвать кого к доске, он называет номер. Или замечание сделать — тоже номер! Очень удобно.

Дрожащими от волнения пальцами я приколол жетон под комсомольским значком. Все пока шло как надо. Но меня все равно не покидало чувство страха: вот проверят списки и спросят: «А ты кто такой? Откуда взялся?» и выгонят. И будет мне тогда «столярикум-малярикум»!

Нас ввели в учебный цех. Мы с шумом разместились, заняв места, отмеченные на столах поперечными линиями, и расселись кому как вздумалось: кто на скамьях, а кто на столах, спиной к инструктору. И вдруг зычный голос.

— Это кто там расселся раньше времени? Встать!

Все повскакали с мест, и в цехе сразу стало тихо.

Инструктор в красной феске властно возвышался за кафедрой. Сильный голос, энергичный поворот головы, огненный взор — все нас подкупало, вот только удивляла феска с кисточкой.

— Зарубите себе на носу! — продолжал инструктор. — Пока вам не будет подана команда «сесть» или «встать», никто не должен этого делать. Сесть!

Я шумно плюхнулся на скамью, остальные стояли в недоумении.

Инструктор вытянул шею:

— Та-а-к. Вон там, который сел сейчас… Тринадцатый! Как твоя фамилия?

Я встал, назвал себя.

— Та-ак! Молодец, тринадцатый! — и взял в руки журнал.

У меня захватило дыхание: «Ну, сейчас пропал!.. Черт меня дернул плюхнуться!..»

— Тарасов, Терентьев, Тимофеев, Турбаев, — вполголоса читал инструктор. — Гм! Почему тебя здесь нет?

— Не знаю, товарищ инструктор, — еле слышно пролепетал я.

Инструктор закрыл журнал.

— Сесть! — вдруг скомандовал он.

Все сели.

— Недружно садитесь, как торговки на базаре. Встать!.. Сесть! Встать!.. Сесть!

Через пять минут все вставали и садились дружно, враз.

Инструктор снова взял журнал.

— Андреев!

— Тута-а!

— Это что еще за «тута»?! Надо встать и ответить: «есть!» Понял?

— Понял, товарищ инструктор, — вскочив, ответил тот.

— Молодец. Садись. Архаров!

— Есть!

— Ахметов!

— Есть!

Началась перекличка, а я сидел ни жив ни мертв. Что-то будет? Что-то будет?..

— Все! — сказал инструктор и строго посмотрел в зал. — Есть такие, кого я не вызывал?

— Есть! Есть! — раздалось десятка два голосов.

— Запишем.

И он внес всех в книгу. У меня отлегло от сердца, но не очень. А вдруг?..

Ах, если бы не это мое шаткое положение, каким бы счастливым человеком я себя чувствовал! Здесь, в мастерских, казалось, сам воздух был насыщен романтикой полета. Я не мог без волнения смотреть на разобранные самолеты, такие сложные и вместе с тем такие простые.

Вот стоят в стеллажах крылья, громадные, глазом не объять. А ведь они были в воздухе, парили, поднимали летчиков и пассажиров. А фюзеляж-то! Освобожденный от матерчатой обшивки, он представлял собой нечто вроде этажерки: сплетение стальных трубок, проволок-растяжек, тросов, подвижных рычагов. Все это надо знать и все это надо уметь отремонтировать. И я смотрел на людей, которые там копошились, как на волшебников.

Самолеты ремонтировались разных конструкций: тут были и отечественные, пассажирские одномоторные, с деревянным крылом и матерчатой обшивкой, К-4 и К-5, и немецкие цельнометаллические «Юнкерсы», и даже был один самолет, маленький-маленький, который назывался У-2, и он почему-то приводил меня в умиление.

Нет, все-таки я был счастливым, человеком! Во время перерыва, когда курсанты нещадно дымили папиросами в специально отведенном месте, мы с Кириллом бродили среди разбросанных остовов и могли потрогать их рукой и вдохнуть в себя волнующий запах, свойственный только самолетам. Я вживался в них, впитывал в себя романтику полетов: над горами, над лесами, над пустынями. И так мне хотелось быть летчиком или пока хоть, на худой конец, — сборщиком самолетов. Так хотелось! Так хотелось!..

Кирилл тоже хотел быть летчиком, но я замечал, что хочет он как-то по-другому. Его прельщала форма, эмблемы, «золотые» пуговицы и ореол героизма, сопутствующий летчику. Он уже знал почти всех летчиков в лицо и по фамилии. Но наши впечатления от встречи с ними были так непохожи, словно каждый из нас говорил о другом человеке. «Ах, какая форма! Какая форма!» — восхищался Кирилл, а я говорил: «Подумать только, этот человек, может быть, только что был в воздухе, высоко над горами, а сейчас вот идет по земле, среди нас…»

Занятия наши шли полным ходом: мотороведение, самолетоведение, приобретение навыков в обработке металла. Но пока только — навыков. Никакого металла нам не давали. Инструктор терзал нас упражнениями по отработке стойки возле тисков, учил, как правильно брать и держать инструмент, как им пользоваться. И проделывали мы все это… деревянным инструментом! Срамотища да и только! Мы видели во время упражнений, как рабочие в ангаре, взобравшись на стремянки, с любопытством смотрели на нас через застекленную стенку, и смеялись, показывая пальцем, и нам было стыдно, так стыдно, что хоть провались сквозь цементный пол…