Владимир Рецептер - Жизнь и приключения артистов БДТ

Таким оказался композитор Р., разошедшийся с большинством, отколовшийся от семьи и предавший себя одиночеству, прежде чем совершить новый подвиг. «Нас мало, избранных», — успел сказать пушкинский Моцарт, и Розенцвейг его услышал. Теперь ясно: наш герой не прятался от событий и не кидался в обоз в момент встречного боя; он встал в рост и пошел навстречу черному человеку. Вы скажете, я преувеличиваю смысл этого поступка? Тогда выбирайте себе другого героя и другого автора, потому что вы не пережили наших времен.

— Нет, нет и нет! — крикнул Семен Розенцвейг, и автор гордится тем, что был его современником.

Как удалось выяснить уже не от кого-то, а вневедомственным, иррациональным, а может быть, даже и воздушным путем, в пакете, по поводу которого был учинен допрос, была видеокассета с известным мюзиклом «Кошки», а письмо Иосико оказалось на редкость коротким. Кроме пожелания больше никогда не болеть, оно содержало три стихотворные строки бездомного Басё в переводе Веры Марковой…

Однажды, откликнувшись на случайное предложение, Р. прочел по радио несколько японских стихотворений в переводе Веры Марковой и неожиданно получил от нее письмо из Москвы. Первая его часть была посвящена звучанию стихов, а вторая — петербургскому адресу, по которому отправлялся конверт. В доме № 19 по улице Знаменской семья Марковых прожила много лет, и выходило, что, составив послание незнакомому ей артисту Р., Вера Николаевна отправляла его как бы себе домой. Сам сюжет невольной оглядки в дорогое ей прошлое звучал для отправительницы, пожизненно связанной с японской литературой, совершенно по-японски, а ее адресат еще не мог догадаться, что получил предвестье и пророчество. Но с тех пор он стал почитывать японские стихи и прозу в переводе своей «соседки»…

Отец Веры Николаевны был инженером-путейцем, стало быть, человеком обеспеченным, и выбрал для семьи большую квартиру с эркером, выходящую на угол Знаменской и Жуковского, вскоре после февральской революции. Он долго не мог добиться от хозяина ответа, какими деньгами платить; наконец дело решилось, и царскому золоту или валюте продавец предпочел бумажные керенки, нарвавшись вскоре на октябрьский дефолт…

Наш дом строился в начале двадцатого века в стиле модерн и был удостоен золотой медали на Всемирной выставке в Париже. Говорили, что одно время в нем жила или снимала квартиру сама Вырубова. Снаружи его украшали нарядные эркеры, стильные орнаменты, кованые балконы, барельефы и узорные вставки, а внутри — лепные украшения, мозаичные панно, изысканная майолика, причем и внутри, и снаружи господствовали мотивы раскрывшихся маков, романтических кущ, озер и лебедей, прекрасных дам и рыцарей на конях. Над главным углом воспарил парадный щит с крылатым архангелом. Во всех подъездах топились камины, гостей встречали швейцары, и верхнее платье с калошами пришельцы оставляли внизу.

Лестничные марши ограждали железные решетки искусной ковки, с изящной листвой и теми же маками, а дубовый, похожий на игрушечный лифт с узкими зеркалами поднимал гостей бесшумно и плавно. Р. еще застал ту кабинку, побитую временем, поруганную людьми, и уже на его глазах в конце семидесятых старатели треста «Лифтмонтаж» вырубали ее из шахты и заменяли стальным уродцем, похожим на сейф или пыточную камеру.

Во время блокады в дом угодил немецкий снаряд, квартиры верхних этажей нашего флигеля остались без южных стен и долго были открыты утешительному солнцу…

После капремонта в начале пятидесятых жилье стало в основном коммунальным, подъезды вскоре оказались распахнуты, стекла выбиты, и на широких подоконниках началась новая жизнь. Здесь принимали клиентов проститутки с Московского вокзала, выпивали идейные алкоголики и пробующие юнцы, здесь позже начали ширяться наркоманы, пряча грязные шприцы в прикрытые жестью гнезда электросчетчиков. В большие морозы под батареями ночевали бомжи, и памятный Вере Николаевне подъезд набрал запахи отхожего места…

Получив первое письмо, артист Р. и сам стал расспрашивать о доме, и оказалось, что он принадлежал П.Т. Бадаеву, у которого было немало недвижимости в Санкт-Петербурге, в том числе и знаменитые «бадаевские склады», которые сгорели в блокаду вместе с запасами продовольствия. Строить доходный дом взялся гражданский инженер Василий Александрович Косяков, а помогал ему родной брат, Георгий Александрович. В управлении по охране памятников отмечено также участие в деле архитектора H.Л. Подберезского и художника-керамиста П.К. Ваулина, автора дивной майолики. Год рождения дома по Знаменской, 19 — 1906-й…

Между артистом Р. и Верой Николаевной завязалась многолетняя эпистолярная беседа, чередующаяся с разговорами по телефону и так ни разу и не перешедшая в личную встречу; сколько раз Р. ни собирался нанести визит в Москве, что-то в последний момент обязательно мешало. Обменивались и книгами; однажды Р. получил сборник стихов Веры Марковой, поэта необычного и глубокого. За ее плечами стоял начинавшийся с Блока и Ахматовой некалендарный двадцатый век и несколько веков японской поэзии.

«Наш дом, наш дом», — писали и говорили друг другу Вера Николаевна и артист Р. и тотчас вспоминали о том, что любимый Басё был бездомен.

Когда Веры Николаевны не стало, Р. понял, что их несбывшееся свидание или растянувшаяся «невстреча» оказались в духе романтических отношений дамы и кавалера из великого памятника японской литературы «Исэ Моногатари»: «Свиданий? — Их нет. / Все ж одно — наши души…».

Прочтя рукописную книгу В. Марковой «Закованные дни» с эпиграфом из Пушкина «Влачу закованные дни», Юрий Коваль сказал ей, что первое же стихотворение «Тень птицы» напомнило ему японскую танку и свидетельствует о влиянии на нее японцев.

— Так ведь японские танки — это я, — ответила Вера Николаевна. — Это я, понимаете? Какие же влияния? Я влияю на саму себя? Вы поняли главную мысль стихов моих? Это сознание, вышедшее за пределы сознания и которое само собой уже не управляет. Я — вкрапление в ваше время. Я — чужеродна.

Летом 1946 года, незадолго до того, как жахнула ждановская дубина, А.А. Ахматова успела дважды выступить в БДТ.

В первый раз ее привез в театр Леонид Антонович Малюгин — драматург, завлит и директор драматической студии при театре. Подкатил на автомобиле, открыл дверцу, подал руку и повел наверх. Он играл в коллективе крупную роль; его пьеса «Старые друзья», написанная для послевоенного выпуска, имела всесоюзный успех, а по поводу положения в театре ходила шутка: «Не так страшен Рудник, как его Малюгин».