Владимир Рецептер - Жизнь и приключения артистов БДТ

Худруком был Лев Сергеевич Рудник. Он вывозил театр в эвакуацию в Киров (Вятку), ставил оборонные спектакли, готовил концертные программы и вместе с фронтовыми бригадами бывал на передовых. После прорыва блокады БДТ стал первым театром, поднявшим занавес. И недаром маршал Леонид Александрович Говоров, командующий Ленинградским фронтом, подарил Руднику роскошный автомобиль «опель-супер», высший класс, не чета «кадетам» и «капитанам». Главреж БДТ водил его сам. Плыл по Невскому красавец-автомобиль, вороное крыло, маршальский блеск, а за рулем — красавец-мужчина, метр восемьдесят пять, римский профиль, глаза с поволокой, шик!.. Броская картинка, большой соблазн для женского населения…

А то, что Рудник был большой женолюб, так это для главных режиссеров типично, и наш Товстоногов старался от Рудника не отстать. Правда, однажды он пожаловался на женщин одной из любимых актрис:

— Они любят не меня, а мои регалии…

Руднику жаловаться не приходилось, таких регалий у него не было…

В1946 году Малой сцены в театре тоже еще не было, а на ее площадях под правым скатом крыши размещались классы студии.

Ахматову собрались слушать в большом, имеющем Г-образную форму, зале с круглыми окошками, сейчас на этом месте зрительское фойе. Большинство составили студийцы — Нина Ольхина, Владик Стржельчик, Изиль Заблудовский, Нина Хохлова, Иосиф Ционский и другие, а всего человек пятьдесят.

Ахматова появилась «красивая и гордая» (Ционский), в темном платье и редкой шали на плечах, все встали, начали аплодировать, но она их остановила отодвигающей рукой и села за огромный круглый стол в приготовленное кресло. Студийцы ждали чуда, и около Анны Андреевны осталось свободное пространство: вместе со всеми и все-таки одна…

— У нас сегодня радостный день, — сказал Малюгин, — к нам в гости пришел великий поэт Анна Андреевна Ахматова!

Все снова встали и попытались хлопать, она была тронута, но опять остановила, сказав: «Это — лишнее».

Прочла Ахматова стихотворений десять-двенадцать, потом началось что-то вроде беседы — вопросы, ответы. Участники, до которых автор мог дотянуться, сказали, как все: «царственная», «величавая»; сцена была у них перед глазами, вот только как ее передать…

Заблудовский вспомнил, что она читала, поглядывая в листки, и пользовалась лорнетом. Лорнет был с нею и в Москве, в Доме Союзов, когда весь Колонный зал встал ей навстречу, а Сталин по этому поводу задал сигнальный вопрос: «Кто организовал вставание?». Он сохранился; редкая вещь, будущий экспонат музея, с черепаховой ручкой-футляром и кнопкой: нажмешь — объявятся два стекла в черной оправе…

В конце аплодировали стоя, подарили цветы (розы) и стайкой проводили вниз. Малюгин хотел было ехать с ней, но она сказала:

— Благодарю вас, мне предстоит навестить скучное присутствие… — и, войдя в автомобиль, махнула театру рукой…

7 августа того же 1946 года Ахматова снова была на Фонтанке и выходила на большую сцену по поводу юбилейного блоковского вечера — двадцать пять лет со дня смерти.

Этому юбилею предшествовало насильственное перезахоронение, сорок четвертого года, кажется. Со Смоленского кладбища Блока с женой, матерью и еще двумя Бекетовыми срочно перетаскивали на Волково поле, где воздвигли мемориал Ульяновых и окружали родственников Ленина интеллигентными останками. Так возникли «Литераторские мостки», и много знаменитых костей повыкопали тогда в Лавре и на Митрофаньевском, чтобы переместить поближе к революционному семейству…

«И вечный бой. Покой нам только снится», — напророчил Александр Александрович. Шла обычная строительная спешка, рабочие отнеслись к черепу и скелету без Гамлетова трепета, а Любовь Дмитриевна, зажившись, вообще не успела истлеть и во время процедуры произвела на блоковеда Д.Е. Максимова, того, что хвалил нашу «Розу и Крест», впечатление крайнего кошмара…

7 августа, в полдень, после возложения венков, на Волковом поле состоялось открытие памятника Блоку. Выступающих было много, а от БДТ говорил артист В.Я. Софронов.

На серый цементный подиум установили два черных камня часовенкой. Овальный барельеф был втиснут в верхний. Лицо Блока казалось строгим, даже жестковатым, но он опять был красив и снова выше всех, не такой, каким его хоронили…

Весной 1921-го Бог свел с ним Ахматову у нас же, в Больдрамте, когда Блок выходил на большую сцену прощаться.

«На этот вечер… шли пешком, трамваев не было, — рассказывала Ахматова у Виленкина. — Одеты все плохо, голодные…» Она сидела в ложе с Ходасевичем. Все хлопали, просили еще, и было видно, как он устал. «Хоть бы они его отпустили!» сказала она тогда на ухо Владиславу Фелициановичу.

За кулисами Блок поднял на нее глаза, поздоровался и спросил: «А где же испанская шаль?».

Это была последняя встреча…

Всю дневную церемонию открытия памятника Ахматова молча простояла у самой могилы, не отводя взгляда от бронзового барельефа…

Постановление ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград» было принято 14 августа, через неделю после выступления Ахматовой в БДТ на вечере Блока. Жданову было не лень, и он тут же «рванул рольку» дважды: на собрании партактива и перед ленинградскими писателями. Крутясь над трибунами, идеологическая дубина шевелила волосы на головах интеллигентов. В докладе досталось всем, кто так или иначе «популяризировал поэзию Ахматовой» и «на 29-м году социалистической революции» допускал «на сцену некоторые музейные редкости из мира теней», которые «начинают поучать нашу молодежь, как нужно жить…».

Рудник и Малюгин, «свободно предоставившие» Ахматовой возможность «отравлять сознание молодежи тлетворным духом своей поэзии», оказались виноваты. Партийная и комсомольская организации БДТ тут же самоосудились, но их продолжали долбать. Современник передает: когда по совокупности вин стали снимать Рудника, ему вспомнили и встречу студийцев с Ахматовой, а статью в газете «Смена» о подрастающей в театре молодежи критик-активист назвал «Идейная бедность»…

Всех причин, по которым худрук Рудник был «раскассирован» и снят с поста, ни автор, ни артист Р. сообщить читателю не могут, в те годы оба они были от БДТ далеки. Но поводом для кадрового решения большинство свидетелей называют гастрольный роман с Франческой Галь, той самой малюткой-травести, что сыграла главные роли в фильмах «Петер», «Маленькая мама» и других. Слухи и факты таковы. Приехав в Ленинград, Галь задрала головку, впилась восхищенным взглядом в Рудника, которому ее поручил начальник управления культуры Загурский, да так и проходила весь визит. И в Кировском, в почетной ложе, смотрела не на сцену, где блистала Татьяна Вечеслова, а на Льва, который привел ее не случайно, а потому что и с прекрасной Татьяной Михайловной у него был тогда если и не брак, то роман…