Михаил Филиппов - Осажденный Севастополь

VII

Весь вечер собирался и выстраивался союзный флот.

Еще не потухла вечерняя заря, когда неприятель вытянулся в ряд параллельно берегу: английские суда составляли северную, левую часть флота, французские и турецкие — южную, правую. Всего здесь было триста восемьдесят девять судов разных наименований; на них находилось шестьдесят три тысячи солдат.

Берег, у которого стояли союзные флоты, представлял значительное удобство для высадки, так как соляные озера, находящиеся у самого берега, служили естественной преградой для русских войск, если бы они явились помешать союзникам. Но все же высадка была бы делом нелегким, если бы ей не благоприятствовало полное отсутствие русских войск и необычайное спокойствие моря ночью, однако странное приключение чуть-чуть не расстроило весь план высадки.

Чтобы устранить всякую путаницу, союзники условились пустить на воду буек, служивший границей между французами и англичанами. Но командиры некоторых французских судов нашли, что береговая полоса, назначенная для высадки, слишком тесна, а потому тайком от своих союзников поручили офицерам завести буек немного влево, так что англичанам пришлось бы высадиться прямо в болото, находившееся между обоими озерами. Контр-адмирал Лайонс, заведовавший высадкой англичан, проснувшись на рассвете, увидел с палубы своего "Агамемнона", что буек находится не на месте, и пришел в ужас. Зная характер английских солдат и матросов, он тотчас сообразил, что если начать высадку по прежнему плану, то между англичанами и их союзниками может произойти драка, которая приведет к самым печальным последствиям. Пришлось повернуть весь английский флот еще более влево и высаживаться против большого озера, предоставив французам и туркам высадку на прежнем месте.

Утро второго сентября было чудное, море сверкало под лучами солнца золотыми блестками, и его зеркальная поверхность соперничала с гладью соляных озер; перед глазами союзников открывался вид на довольно низменные берега, отделяющие озера от моря. Военные суда останавливались на расстоянии около версты от берега. Поднялся говор, шум, слышались командные слова, стук от приколачивания трапов, лязг цепей от отдаваемых якорей. Спускали шлюпки, устанавливали трапы. Большие пароходы и транспорты были покрыты людьми, солдаты стали высаживаться на шлюпки и баржи. Раздался пушечный выстрел с корабля "Город Париж" — сигнал начала высадки французов. Шлюпки их двинулись в стройном порядке с значками, с музыкой. Эффект был вполне театральный. Англичане вследствие пакости, устроенной им ночью французами (быть может, нарочно, с целью опередить их и высадиться первыми), начали высадку несколько позднее.

В то самое время, когда английский генерал-квартирмейстер Эри в сопровождении генерала Брауна сошел на берег и стал осматривать местность, из-за большого озера, на узкой пересыпке, появились четыре всадника. Это были лейтенант Стеценко, посланный Меншиковым в Евпаторию, куда он не доехал, и с ним три казака. Еще с вечера Стеценко, находясь верстах в трех от Евпатории, увидел неприятельский флот и, начав считать с помощью казаков, насчитал более ста судов. Он не решился ехать далее, отыскал по дороге сарай и, укрывшись в нем на ночь, отправил с казаками две записки. Одного из казаков он отправил в Евпаторию.

Тот возвратился с известием, что комендант с солдатами ушел, а немец-доктор и исправник попали в плен. Действительно, англичане посадили обоих этих представителей местной администрации под арест за сопротивление распоряжениям английских офицеров.

Доктора англичане без церемонии заставили лечить своих солдат. Исправник совсем не признавал английского начальства и буянил до тех пор, пока его формально не объявили военнопленным.

Другого казака Стеценко отправил к Меншикову и Корнилову с письмами, в которых сообщил, что близ Евпатории союзный флот стоит в тесноте и беспорядке и что можно было бы ночью прислать сюда пароход с брандерами и сжечь весь неприятельский флот. Говорят, что Корнилов хотел отправить один из брандеров, но князь Меншиков не позволил, найдя эту попытку несвоевременною.

Теперь Стеценко находился перед английским флотом на совершенно открытой местности и с любопытством, не без некоторого жуткого ощущения, смотрел на лес мачт и на ярко-красные мундиры, пестревшие на темных полосатых массах судов и над лазурной гладью моря.

— Как ты думаешь, Треилин, — спросил Стеценко одного из казаков, — что, если они начнут палить в нас?

— Не станут, ваше благородие! Стоит ли в троих-то человек стрелять из пушек?! А из ружья недохватит, разве что из штуцеров начнут стрелять. А вот, кажись, ваше благородие, двое из ихних, как будто офицеры. Прикажете взять?

— Да что ты, ошалел, что ли? Видишь, уже отваливают их шлюпки с десантом.

— Ничего, поспеем, ваше благородие! А не то можно и пристрелить.

— Скорее надо ускакать отсюда, марш за мной!

Они поскакали на плоскую возвышенность, находящуюся между озерами. Между тем с юга показался татарский обоз. Татары, в бараньих шапках и длинных халатах, едва понукали своих ленивых волов.

Стеценко, считая себя уже вне опасности, велел казакам кричать татарам, чтобы они свернули с дороги, так как неприятель может забрать их дрова материал, весьма нужный и для русских войск.

Двое казаков устремились марш-маршем на обоз, крича на татар, но те, не понимая, в чем дело, равнодушно смотрели на союзный флот и преспокойно продолжали свой путь.

Один из казаков был уже шагах в полутораста от обоза и неистово кричал по-татарски.

Татары наконец поняли и своротили волов; но в это время рота англичан уже поднималась на возвышенность и сделала залп. Пули перелетели, и казак, не обращая внимания на красные мундиры, продолжал кричать. Англичане пустили еще несколько пуль в казаков, но татары поехали по другой дороге. Тем временем прискакали два казака, отправленные Стеценко наблюдать за французами.

— Ваше благородие, французы идут по балке и нас обойдут.

— Куда они направились?

— Кажись, к Контугану.

— Едем туда за ними, а оттуда на Алму.

Князь велел Стеценко с рекогносцировки спешить не в Севастополь, а к реке Алме, куда он отдал уже приказ стягивать войска.

Между тем высадка шла своим чередом и благодаря тихой, ясной погоде происходила в удивительном порядке, особенно у англичан, которые вскоре опередили французов, хотя начали позже их.

Ряды английских шлюпок, расположенные в ряд длиною в полторы версты, быстро помчались к берегу. Можно было подумать, что присутствуешь на гонке где-нибудь на Темзе. Мерные взмахи весел избороздили воду. Смотревшие с палуб кораблей кричали "ура!" офицеру, который прибыл первый. Вслед за большим татарским обозом на берегу появился еще другой, не делавший попыток уйти, и английские солдаты бесцеремонно овладели им, обоз был также с дровами, и только в одной арбе были мелкие груши. Солдаты с жадностью стали поедать плоды. Татары угрюмо глядели на расхищение своего имущества и были крайне изумлены, когда английский офицер через переводчика-турка спросил их о цене, записал имена владельцев и объявил, что все взятое у частных лиц английскими солдатами будет оплачено. Немного погодя странное и печальное зрелище представилось английским солдатам, которые бродили по возвышенности, сверкая на солнце своими штыками. У многих из их товарищей, которые еще утром были бодры и веселы, к полудню обнаружились сильнейшие припадки холеры. Холера появилась на союзном флоте еще во время плавания. После полудня с холма стали спускаться солдаты, несшие на походных носилках белые ноши. Это были больные и умершие, покрытые белыми одеялами. У больных лица были открыты, мертвецов укрыли с головами. Больных снесли назад в шлюпки и отправили на корабль; для мертвых тут же, у подножия холма, стали рыть могилы.