Михаил Филиппов - Патриарх Никон. Том 1

90 верстах от Нижнего Новгорода, в теперешнем Княгининском уезде, в 1605 году стояло село Вельманово, или Вильдеманово, а по раскольничьим источникам – Курмыши. Местность эта была трущобная, и село раскинулось в сторонке от дорог, в лесу. Все представляло в нем бедность, если не прямо нищету населения – старые избы, ветхая церковь.

Все постройки, потемневшие от времени, как-то теснились друг к другу, как бы из опасения не устоять одним.

Был прекрасный майский полдень. Деревья оделись уже листвой, запахло елью, сосною и березою, а певчие птички заголосили и защелкали на тысячи ладов.

Из одной из самых бедных изб вышел в это время крестьянин. Роста он был большого, мускулистый, плечистый, с светло-русою бородою; но голубые глаза богатыря светились такой добротой, а все лицо таким добродушием, что казалось, будто голова на этом туловище чужая.

Крестьянин с озабоченным и оторопелым видом, без шапки выйдя из избы, взглянул в ту сторону, где была церковь, и, перекрестясь, направил туда шаги свои.

Он подошел к небольшой, но чистой избушке священника и остановился у ворот; черная мохнатая жучка было облаяла его, но, узнав мужика, стала к нему ласкаться.

На лай собаки вышел сам батюшка – невысокий человек, с редкою бородою и умными глазами.

– А, Минич, это ты, сердечный… что скажешь? Аль жена родила?

– Бог сподобил, – осклабил белые зубы мужичок, целуя руку батюшке, – сына дал, и имя ему нареки, отче. Благослови, отец Василий, молитву прочитай над младенцем.

– Сейчас… сейчас, – засуетился отец Василий.

Несколько минут спустя он вышел в епитрахили, с крестом и молитвенником. По дороге он заговорил, обращаясь к Миничу:

– Сегодня память мучеников Исидора и Максима, святого Исидора юродивого; а также преподобных Никиты и Серапиона, – выбирай имена, все Божьи угодники [1]  По Ивану Шушерину, Никон родился в 1605 году, а раскольники показывают его рождение в 1613 году. Но первое вернее: Никон был моложав и мог показывать себя моложе; Шушерину же, как его служке, лучше был известен год его рождения. Раскольники показывают день его рождения тоже 21 мая; но так как по обычаю давали новорожденным имена тех святых, в какой день они родились, а потому мы считаем день его рождения 26 мая. …

Минич призадумался, и мысль ему пришла: один Исидор был великомученик, другой юродивый, уж будет ли хорошо назвать так и моего единородного; уж лучше назову его именем одного из подвижников Христовых – аль Никитой, аль Серапионом… И в этих мыслях он отвечал батюшке:

– Женка что скажет… дело женское… она назовет, а батюшка благословит.

– Пущай так.

Пришли они в избу. Внутри чистота, а на полатях сидит молодая женщина, белолицая, с добрыми темно-серыми глазами, да держит младенца в пеленах.

В парадном углу образ Божьей Матери, весь в шитых полотенцах, да лампадка горит, а тут же стол и на нем хлеб-соль да три свечки восковые.

Стал батюшка у образа, а Минич в это время подошел к жене и перешептывался об имени, какое нужно дать новорожденному, и жена его остановилась на Никите.

– Никой буду звать, – пояснила она.

Минич передал батюшке желание жены, чтобы младенца наречь Никитой.

Батюшка совершил благословение и, когда кончил, сказал хозяйке:

– Ну-ка, Марианна, теперь похвались ребенком…

Та раскрыла младенца, он был необыкновенно крупен.

– Экий богатырь, – невольно воскликнул батюшка, – а родить-то каково было!

– Три дня мучилась, – застонала родильница.

– И Бог воскресе в третий день, а в сороковой вознесся в славе одесную Отца, – произнес вдохновенно священник. – Благодать Божья да почиет на младенце, и да будет он подвижником Христа, как святой Никита…

И пока Минич стал готовить угощение батюшке, тот обратился к хозяйке.

– Дед мой, – так рассказывал он, – умер очень стар и помнил многих царей; а отцу моему рассказывал об опричнине, и о казнях лютых. Бысть глад, – присовокупил он, – по всей земле русской, а больше в Заволжье: во время жатвы дожди были великие, а за Волгой мороз хлеб побил, и люди помроша; а зима студена и снега паче меры. Тут игумен Спасский, Маркел, Хутынского монастыря, оставя игуменство, жил в Антоновом монастыре, да сотворив житие Никите, епископу Новгородскому, и канон, поехал к Москве… А после святой, гляди, и обрели мощи святого Никиты и перевезли их в Москву… И стал святой Никита чудо творить, что и словами не опишешь… Великий чудотворец!

Священник набожно перекрестился, примеру его последовали и хозяева.

Помолчавши немного, батюшка продолжал:

– Был еще святой столпник Никита, игумен Переяславский… Великий чудотворец… Жил он в столпе… то было в княжение Всеволода Третьего. Юный князь Михаил, сын Всеволода Чермного, немощен был и, услышав о чудесах столпника, поехал к нему в Переяславль. Принесли недужного к столпу, он пал ниц и рек: «Св. отче, прости мои согрешения и исцели мя недостойного раба Божьего». Поднял тогда свой жезл столпник и рече: «Господь Бог прощает кающихся, и имя его исцеляет недужных». – Прикоснулся он жезлом к Михаилу и крикнул: «Христос воскресе, встань и ты». Князь встал, исцеленный и радостный; а бояре срубили крест и надписали на нем 6694 год (1186). Паломники и теперь ходят туда и приносят оттуда по кусочку креста.

Едва отец Василий кончил рассказ, как появился на пороге шаман мордовский из ближайшего мордовского селения. Каждое лето он нанимал на сенокос Минича.

Увидев батюшку и новорожденного, он догадался, в чем дело, и спросил:

– Сына Бог дал?

– Сына, – отвечал хозяин.

Тогда шаман пошептал какую-то молитву и, подойдя к хозяйке, сказал:

– Покажи сына, не сглажу; отплюешь три раза, а я скажу, чем он будет.

Мать неохотно раскрыла младенца. Взглянув на него, шаман затрепетал, упал на колени, стал бормотать какие-то молитвы, потом произнес восторженно по-мордовски:

– Будет он царь не царь, а выше царей, князей и бояр; будет он и богат, и нищ, и знатен, и убог; выстроит он не то города, не то монастыри; будут туда ездить и цари, и бояре, и князья, будут за него молиться и будут проклинать; будут люди злобствовать, что царь и великий дух его взыскал, но он победит всех врагов; блажен он будет, как ни один из живущих здесь, и землю он прославит, на которой он родился и где будет погребен…

С этими словами шаман сорвал с своего ожерелья одну золотую монету и, кладя ему в пеленки, поцеловал его, со словами:

– Пусть это золото умостит тебе дорогу, какую уготовал тебе сам великий дух.

На хозяев эта восторженность подействовала неприятно, и на лицах их выразилось не то недоумение, не то страх.