Михаил Филиппов - Осажденный Севастополь

XXIV

Когда Меншиков, оставив перевязочный пункт, спустился с горы по Севастопольскому шоссе и повернул к нашему правому флангу, первое, что встретилось ему, была вышедшая из боя оправлявшаяся батарея. Несколько далее князь увидел морской батальон, который хотя и стоял за холмом, но не мог укрыться от навесно летевших штуцерных пуль. По подгорью валялись убитые, ползали раненые. Видно было, как егеря-казанцы, только что отброшенные сильным огнем, ретировались поодиночке, хотя князь Горчаков насильно гнал их снова, в штыки. На месте, где раньше была ставка князя, теперь одолевали штуцерные пули. Князь подъехал к четырем легким орудиям, которые готовились сняться с передков, и спросил: "Кто велел?" Офицер пробормотал что-то в ответ, скомандовал: "С передков!" — и тотчас же начал пальбу батальным огнем.

Правее была видна еще группа владимирцев, которая, стреляя, подавалась вперед и потом отступала под градом штуцерных пуль. Ехавший с Меншиковым исправлявший должность начальника штаба Вунш был контужен в живот. Меншиков увидел стрелков Бородинского полка, которые, повернувшись лицом к левому флангу, вели с кем-то оживленную перестрелку.

Князь обратился к Панаеву:

— Поезжай, братец, к морскому батальону и спроси, нет ли там у них подзорной трубы. Свою я оставил… Кажется, Бородинский полк стреляет по своим! Понять не могу, как могли туда попасть англичане или французы!

Панаев подскакал к морякам, соскочил с лошади и добыл трубу.

Князь посмотрел в трубу, но густой дым не позволял разобрать, в чем дело, В это время прискакал с левого фланга один офицер с известием, что неприятель нас оттесняет, потом другой, сообщивший, наоборот, что мы держимся хорошо.

Меншиков отправил своего ординарца Стеценко к командиру Бородинского полка Шалюте-Веревкину.

Стеценко подъехал к полку и, не ища полковника, крикнул солдатам:

— Не в своих ли, ребята, стреляете?

— Какое в своих, ваше благородие, посмотрите, как строчат!

Стеценко стал присматриваться и, несмотря на густой дым, увидел неприятеля, который осыпал наш полк пулями.

Меншиков не удовольствовался донесением Стеценко и прискакал сам.

— Полковой командир, ваши стрелки стреляют по своим, — сказал князь.

— Ваша светлость, мои штуцерные стреляют в неприятельскую конницу, переправившуюся через Алму.

Конница, о которой говорил полковник, была свита лорда Раглана, но наши пули едва достигали туда.

— Неужели наш левый фланг отступает? — спросил князь.

Никто, понятно, не дал ответа.

Проехав несколько далее, Меншиков встретил Горчакова, пешком, в изорванной шинели,

— Что с вами, князь? — спросил он. Горчаков только махнул рукой.

— Я сам водил в штыки, шинель моя в шести местах прострелена, вот посмотрите. Лошадь убита гранатой. Что будете делать? Не идут люди в штыки! Казанцев я уже пробовал гнать угрозами, но люди не идут, не помогают ни угрозы, ни плеть, ни фухтеля! Плеть избил, полу саблю сломал, двух лошадей потерял, всю шинель мне пулями изрешетили — напрасно! Казанцы разбрелись и при отступлении — более двух третей — поражены в спины!

Должно быть, падение с лошади отшибло у князя Горчакова память. О владимирцах он даже не вспомнил и апатично сел на предложенную ему кем-то лошадь.

XXV

Вскоре и для князя Меншикова стало ясно, что на левом фланге мы совершенно разбиты, оттуда полетели гранаты и ядра, падавшие близ Бородинского полка.

Меншиков не знал, на кого свалить вину поражения, и с досадой крикнул командиру Бородинского полка Шалюте-Веревкину, который вел свой полк в гору по удобной балке густой колонной:

— Что вы ведете людей в этом ящике? Этак они открыты для неприятельского огня. Займите высоты!

Не успел он сказать это, как ядро влепилось в хвост колонны, свалив двух солдат.

Меншиков отъехал уже в сторону и, поравнявшись с Горчаковым, сказал:

— Надо вывести владимирцев; другие сами о себе позаботились и улепетывают.

Полковник Шалюта-Веревкин не мог угнаться за князем и, догнав Панаева, бывшего подле князя, когда тот сделал выговор полковнику, спросил:

— Что значит "занять высоты"?

Панаев и сам не мог понять приказания главнокомандующего, но его благоговение перед Меншиковым нимало не уменьшилось, а скорее увеличилось во время дела.

"Какие олухи эти армейские фронтовики", — подумал Панаев и сказал с самодовольством аристократа, гордящегося своим развитием:

— В данном, случае занять высоту — значит двигаться по краям балки.

— Не понимаю, как я теперь перестроюсь! — в, отчаянии закричал совсем растерявшийся полковник.

"И это старый фронтовик!" — подумал Панаев и с снисходительной улыбкой сказал:

— Да очень просто: четные батальоны направо, нечетные налево!

— Ах, черт возьми, ведь в самом деле ларчик просто открывался! — сказал обрадованный полковник, — хлопнув себя ладонью по лбу.

Меншиков в последний раз поехал к левому флангу. Навстречу ему попались те же злополучные московцы, а именно четвертый батальон их полка, быстро отступавший под огнем французских батарей и штуцеров.

— Четвертый батальон трусит! — несколько раз повторил главнокомандующий.

Увидев генерала Кирьякова, Меншиков с гневом вскрикнул:

— Генерал Кирьяков, семнадцатая дивизия бежит от неприятеля, что это значит?

— Оружие наше таково, что уравновесить бой могут только штуцера, а их-то у нас нет, — ответил Кирьяков.

Прошло несколько минут. Другие батальоны также отступали. Меншиков, еще более возвышая голос, сказал:

— Генерал Кирьяков, повторяю вам, семнадцатая дивизия бежит от неприятеля.

Кирьяков наконец потерял терпение.

— Ваша светлость говорите неправду! — сказал он. — Семнадцатая дивизия отступает, но не бежит. — Кирьяков дал шпоры коню, подскакал ко второму батальону и скомандовал: — Второй батальон, стой! Налево кругом!

Солдаты исполнили этот фарс без замешательства под градом пуль и ядер французов, вообразивших, что те идут в атаку, и участивших стрельбу.

— Спасибо, братцы! — сказал Кирьяков.

— Рады стараться, ваше превосходительство! Два ядра просвистали над головами солдат.

— Слушай, на караул!! — скомандовал Кирьяков. Солдаты сделали "на караул" наступающим французам. Французы прокричали "браво!" и, весьма довольные отданной им честью, остановились, не показав даже намерения преследовать московцев.

— Вы поняли, с какой радости генерал скомандовал на караул? — спросил поручик Бейтнер другого офицера.

Тот только пожал плечами и проворчал:

— Нечего сказать, велика честь французам. Жаль, что нас с дубинами не послали против штуцеров… Попробовали бы с нами сцепиться в штыки!

Меншиков, мрачный как туча, давно отъехал прочь.