Гюнтер Фляйшман - По колено в крови. Откровения эсэсовца

В тут ночь мне от Дитца достался томик стихов Вильгельма Буша [23] Вильгельм Буш (15.4.1832, Видензапь, Нижняя Саксония, — 9.1.1908, Мехтсхаузен, там же), немецкий поэт и художник. Сын лавочника. Б. учился в Академии художеств в Дюссельдорфе (1851-52), Антверпене (1852), Мюнхене (1854). Автор книги для детей «Макс и Мориц» (1865, русский перевод 1890). С либеральных позиций Б. критиковал немецкую действительность, особенно церковников (стихотворные сатиры «Житие св. Антония Падуанского», 1870, русский перевод 1923; «Набожная Елена», 1872; «Патер Филуций», 1873). В иллюстрациях к собственным стихам Б. с острой наблюдательностью и юмором запечатлел типы немецких обывателей, их самодовольство, ханжество. . Я уже читал кое-какие произведения этого поэта, и мне всегда был по душе его юмор и умение ко всему подобрать название. Сидя у костра и под аккомпанемент гармошки — русские растягивали мехи на другой стороне, — я раскрыл книгу. Причем, раскрыл ее на той странице, где начиналось стихотворение «Нависшая тень рока». Простые слова обрели для меня глубокий смысл.

Проквакала лягушка резвившимся в воздухе мухам: «Пляшите, пока пляшется! Недолго вам осталось — все равно кончите лежа на земле!»

Словно про нас написано. Сначала ни о чем не задумываешься, живешь без забот. А потом раз — и ты распростерт на земле.

Я никак не мог разобраться, каков он, наш русский враг. И враг ли он? В ту ночь они осыпали нас оскорблениями, а мы только хохотали. Потом мы облаяли их, и они тоже хохотали. Они попросили у нас хлеба, и мы им его дали. Как это понимать? Может, оттого, что мы дали им возможность заморить червяка, они будут лучше прицеливаться, стреляя в нас. И, невзирая ни на что, мы все же дали им поесть. И не пристрелили их товарища, забиравшего мешочек с хлебом. Выкрикивая ругательства в адрес друг друга, мы вели себя не как враги, а как обычные люди. Возможно, вели себя вульгарно, но за этой вульгарностью не составляло труда угадать добродушие. Наши вожди наказали нам стрелять друг в друга. Нам твердили, что коммунисты, большевики подрывают основу германского порядка. Русские прекрасно знали, что мы вторглись на их территорию и уничтожали все на своем пути. Но в ту ночь ни у нас, ни у них не было желания стрелять друг в друга, по крайней мере, без приказа. Дитц вполне мог отдать такой приказ. И он был бы вполне оправдан логикой войны — атаковать зазевавшегося неприятеля, который, к тому же, и на патроны не богат. У нас самих патронов было в обрез, да и Дитц не знал в точности, сколько там этих русских засело. К чему идти на неоправданный риск? Может, все-таки спокойно дождаться утра, когда как мы, так и они вполне можем получить приказ отойти? Ни на минуту не сомневаюсь, что будь на месте Дитца Кюндер, тот непременно бы отдал приказ атаковать.

Не думаю, что кто-нибудь из наших, включая Дитца, рвался тогда в бой. Бывают дни, а за нами лежал именно такой, когда пережито по самую завязку. Как бывают и дни, когда сам чувствуешь, что атака нужна, необходима, что сама обстановка подталкивает тебя атаковать. Но в ту ночь все были настроены совершенно по-иному. Даже наш русский неприятель.

В тот день нам выпало пережить на самом деле немало. Я недосчитался троих боевых товарищей, отправил на тот свет толпу русских раненых, согласно моим целеуказаниям на этот город обрушилась тьма снарядов 8,8-см орудий. Все, хватит, иначе точно будет перебор. А это означает, что уничтожение врага рискует превратиться в своего рода спорт. Нет уж, в конце концов, эта война — не наша. Она разразилась из-за алчности и некомпетентности наших правителей. Хорошо бы привезти сюда Гитлера, пусть-ка и он возьмет в руки винтовку, если ему так хочется воевать. А что до нас — наша смена на сегодня закончилась.

И подобные явления и мысли отнюдь не свидетельствовали о том, что в Поповке боевой дух СС упал до нуля. Нет, нет, мы продолжали хранить верность Гитлеру и народу Германии. Но даже у параноика-фанатика есть пределы демонстрировать верность и преданность. Если твое изнуренное тело и дух начинают протестовать, то никакой пропаганде, никаким воззвания и апелляциям не заставить тебя героически сражаться. Правда, это не распространяется на те случаи, когда речь идет о сохранении жизни, твоей собственной или же твоего товарища. Тут уж, невзирая ни на изнуренное тело, ни на сломленный боевой дух, ты превращаешься в удивительное создание, всеми способами старающееся обхитрить надвигающуюся погибель. Обхитришь, и вот ты уже куда выше оцениваешь себя. Будто тебе удалось изменить ход твоей судьбы, предопределенной для тебя сильными мира сего. Именно тогда я и понял суть и стимул этого. Выжить — означало для нас не столько сохранить свою жизнь, сколько жизнь наших товарищей. Когда ты пытаешься выжить ради того, чтобы выжил другой. В ту ночь выжить должны были все до единого. Включая и русских.

Из размышлений меня вырвало буханье кованых сапог. Я все еще держал в руке полураскрытый том Вильгельма Буша. Наши наблюдатели изучали в бинокли позиции русских. Поговаривали, что они в течение ночи отошли. Вскоре вернулся посланный нами в разведку боец и притащил любопытные вещи — коробку медикаментов и перевязочных материалов, оставленную для нас русскими. В благодарность за хлеб.

«Петрике» оживился, передавая массу донесений и приказов. Большинство наших подразделений сообщали об отсутствии активности врага. Советы решили сдать город и под покровом темноты отступили. Собственно, удивляться было нечему — сначала они яростно набрасывались на нас, нанесли нам немалые потери, а потом тихой сапой удалились на восток для перегруппировки сил. Мы не торопясь собрали снаряжение, и Дитц повел нас к восточным окраинам города.

Там мы обнаружили Штайнера и Кюндера. Тут же стояло несколько искореженных танков и полугусеничных вездеходов. Поступали сообщения из полков, действовавших за несколько километров от нас. Минувшим днем им тоже здорово досталось от русских. Враг внезапно атаковал одновременно на нескольких участках, нанося тяжелые потери, а потом отступал для перегруппировки сил. Советы доказали нам, что и мы уязвимы, что и у нас полным-полно огрехов и слабых мест. ОКХ и ОКВ были в панике, лихорадочно пытаясь разработать план пополнения полков личным составом, техникой, артиллерийскими орудиями и боеприпасами. Русская авиация уничтожила наши тыловые склады, поэтому снабжение пришлось урезать до необходимого минимума. Разумеется, как это всегда бывает в подобных случаях, командиры частей обрывали телефоны, требуя обеспечить их тем и другим, и каждый доказывал, что он и только он должен получить необходимое в первую очередь, ссылаясь на неотложность стоящих перед ним задач. Я стоял в паре метров от Кюндера и слышал все поступавшие запросы. Два или три полка вермахта были разбиты наголову. Потери личного состава и техники батальона СС, действовавшего в Горовке, доходили до 80%.