Овидий Горчаков - Пепел Красницы

— Всех? — переспросил я часового, судорожно вцепившись в грядку телеги.

Минодора, дед Белорус-Белоус… Почему-то вспомнился чернолобый Тузик…

— Поголовно! — ответил часовой мертвым голосом, размазывая слезы на щеках. — Вот ведь дело вышло. Помните, Сашко Покатило самолет ихний сбил над Красницей? Вот за то и спалили германы-эсэсовцы всю нашу веску до синя пороха…

Пулеметчика Сашка Покатило мы все отлично знали. Лейтенант-окруженец, он одним из первых пришел в местный отряд Якова Аксеныча Курпоченко. И я отлично помнил, как ему удалось сбить этот «мессер». Наша группа повстречалась в то утро недалеко от Красницы с группой Аксеныча. Мы возвращались домой, в лагерь, после минирования шоссе Могилев — Гомель, а Аксеныч ночью «раскурочил» маслозавод, кажется, в Долгом Мохе. Стоим, курим, а тут как раз этот «Ме-109» летит с востока почти на бреющем. Ясно видим номер на фюзеляже, черные кресты на крыльях, косую свастику на хвосте, обведенную желтой краской. «Ме-109» — одномоторный истребитель, скорость — до шестисот километров в час, вооружен пушкой и двумя пулеметами.

— Дозволь — пугну? — говорит Покатило Аксенычу, снимая «ручник» с плеча.

— Разрешаю, — отвечает, — ежели собьешь.

РПД мог поражать самолеты на дистанциях до пятисот метров. Выпускал он до восьмидесяти пуль в минуту. Обычно полагалось стрелять короткими очередями.

Сашко Покатило установил прицел, положил дуло «дегтяря» на плечо нашего отрядного богатыря Витьки Токарева, прицелился как положено (на сто метров высоты один корпус самолета — упреждение), дал длинную, на весь диск, очередь, целясь в мотор и в желтое клепаное брюхо, и все мы с изумлением увидели, как «мессер» распустил черный шлейф дыма и пошел на вынужденную посадку. Приземлился одноместный «мессер» далеко за перелеском, и мы не успели схватить пилота. Раненный, он добрался до своего аэродрома под Старым Быховом и все рассказал. Немцы сразу изменили свою воздушную трассу, которая пролегала между Старобыховским и Сещинским аэродромами как раз над Красницей, в тот же день начали облет и бомбежку нашего Хачинского леса.

Аксеныч обследовал сбитый «мессер» и обнаружил брошенный летчиком планшет с полетной картой и документами, из которых мы узнали, что этот кавалер Железных крестов обеих степеней служил в 4-й эскадрилье 1-го истребительного полка 8-го воздушного корпуса «Люфтваффе» генерала и барона фон Рихтгофена, воздушный округ «Москва». Сбил двенадцать английских и советских самолетов в 1940–1942 годах. С весны, когда Рихтгофен и его корпус убыли в Крым, полк вошел в состав 5-го авиационного корпуса генерала Риттера фон Грейма, возглавившего оперативную группу «Ост». Мы знали, что с Быховского аэродрома немцы летали бомбить наши войска на фронте, лагеря партизан.

Сашко Покатило ходил именинником.

— Ну, Сашко, орден Отечественной войны первой степени тебе обеспечен! — говорили ему ребята. — Представляешь, сколько бензина и бомб фрицы потратят теперь на наш лес?!..

Только Аксеныч не радовался, не ликовал вместе со всеми.

— Боюсь, как бы гады не отомстили Краснице, — откровенно признался он. — У меня в этой Краснице полно родичей и родная Смолица рядом. А фашисты любят отыгрываться на старых да малых…

И вот Красницы больше нет.

— Народ весь в лугах работал, — рассказывал сквозь слезы парень из Красницы, — одни старики в селе оставались, когда германы понаехали. Тогда эти гитлерюги обманом послали дедов за жителями: пусть, мол, все спокойно придут на сходку, землю делить будут. А кто не придет, тому земли не будет. И старики, куриная слепота, поверили душегубам, уговорили народ. А когда собрался народ, тут-то и началось. Окружили, мужиков почти всех в колхозную пуню загнали и там расстреляли. Остальных по хатам развели и убивать стали чем попало — гранатами, из автоматов, из пулеметов. Всех пожгли, все село дочиста выгорело. В нашей семье, кроме меня, семеро душ было, младшей сестренке, Алеське, годик всего. Никого у меня на свете не осталось. Подменил бы из вас кто меня, а? Прибрать хоть косточки-то…

Красница, мы ели твой хлеб!

Все мы сразу повернули наши подводы с дороги, ведущей к лагерю, сбросили весь наш груз и погнали лошадей во весь опор через Горбатый мост по Хачинскому шляху в Красницу.

…Они стояли вдоль Хачинского шляха, пересекавшего Красницу. Женщины всех возрастов — молодухи-солдатки, тещи и свекрови, древние прабабки, старики, белоголовые дети, подростки. Не так уж часто заезжали к ним немцы, только летом прошлого года, в июле, промчались на восток, в Пропойский район, в обход Могилева. Все они, жители Красницы, были соседями, годами знали друг друга. Шурины, девери, кумы, сватьи, золовки. Стояли в домотканых холщовых рубахах, юбках и портах, в лаптях с белыми онучами, черными оборами, но больше босиком.

Немцы зевали, разглядывали туземцев. Аборигенов. Как не похожи эти лачуги на фольварки гроссбауэров!

В селе жило до войны, пожалуй, более полутысячи человек. Число немалое. На памяти старейших ее селян была отмена крепостного права, войны и революции нашествия немцев и поляков, лютая классовая борьба, неурожаи и разруха. Незадолго до войны только и увидел народ маломальский достаток, с надеждой стал смотреть в будущее. Потому и помогал он партизанам. Беды в жизни было много, а счастья мало. И никто не знал; пришла такая беда, какой Красница никогда не ведала. В каждой хате смотрели со стен фотокарточки родных и близких: бородатые деды и бабушки, снявшиеся в могилевской фотографии, женихи и невесты в подвенечных нарядах, парни в буденовках, с ворошиловскими значками, с треугольниками, а то и кубарями в петлицах. Эти парни, если еще уцелели, воевали на фронте, лечились в госпиталях, и никто из них не знал, что для родной Красницы настал судный день.

С какими мыслями и чувствами встретили краснинцы карателей? Грозовой тучей повис над селом страх. Все знали про сбитый самолет, про партизан, ежедневно заходивших в хаты, проходивших и проезжавших мимо на подводах с начала лета. И все-таки, наверное, мало кто ждал смерти. До этого в округе убивали евреев. Под Быховом их расстреляли и закопали в противотанковом рву, и земля в том рву долго шевелилась. Вешали и расстреливали в могилевском лагере военнопленных, да и в самом Могилеве свирепствовало гестапо.

Люди в Краснице, как и всюду, жили разные. Одни тесно связали свои судьбы с партизанами, отправили в отряд сыновей, выпекали для отряда хлеб, помогали продуктами. Другие — таких, верно, было меньшинство — желали лишь уцелеть на войне да сберечь свое имущество. Была горстка подкулачников, видевших в немцах освободителей, державших тайную связь с полицаями и гестапо.