Овидий Горчаков - Они встали на пути «Тайфуна»

Шура молчала.

Выходя из дома, где стоял вражеский штаб, Шура пошатнулась и упала с крыльца. Конвоиры стали пинать ее коваными сапогами. Потом грубо подняли, дотащили до товарищей, и те помогли ей удержаться на ногах.

Настала очередь Жени Полтавской. Ее допрашивали последней.

Она назвалась Клавой, на вопросы не отвечала.

Женя родилась в 1920 году в семье старых большевиков в Белоруссии. Вся жизнь в этой семье была озарена романтикой большевистского подполья, революции и гражданской войны. Женя всегда стремилась быть достойной своих родителей, видевших, слышавших Ленина. С детства страстно любила музыку, театр, живопись. С первых дней войны она попала на трудфронт, рыла окопы, но мечтала уйти на фронт…

Никто из подруг не верил, что «Женьку-морячку» возьмут на фронт — уж больно невоинственной с виду была эта миловидная хохотушка. А морячкой ее называли потому, что она всегда щеголяла в тельняшке и уверяла, что выйдет замуж только за морского волка; за романтика моря.

После окопов Женя стала вечерами работать на номерном военном заводе, делала мины. И в цехе не переставала заливаться она хохотом по малейшему поводу и даже без повода.

Недолгий допрос казался бесконечным. В прокуренной комнате пахло немецкими сигаретами. Генерал сердился. Офицеры сидели в шинелях за столом. Конвоиры стояли за спиной.

— Кто вас послал в Волоколамск? — спрашивал офицер с витыми погонами через переводчика.

Женя молчала. Она не видела лица допрашивавшего ее офицера, плохо слышала его.

Кто послал ее в Волоколамск? Она сама вызвалась идти в тыл врага. Вместе с Шурой они приставали к комсоргу художественного училища до тех пор, пока он не направил их через Краснопресненский райком комсомола в ЦК комсомола, где работала специальная комиссия по отбору добровольцев. Их принял секретарь МК ВЛКСМ. В партизаны брали далеко не всех. А ее с Шурой взяли, велели явиться в определенный час к кинотеатру «Колизей». Это было всего с неделю тому назад. Был солнечный октябрьский день, и Женя любовалась раскраской опавших листьев на Чистых прудах и отражением легких белых облаков в воде. Провожавшие ее и Шуру подруги плакали, а Женя смеялась… Оказалось, что в/ч 9903, бойцами которой стали девушки, расположена совсем близко от общежития Художественного училища в Баковке, всего в трех остановках по Московско-Белорусской железной дороге. Даже речка та же — Сетунь. Шура и Женя отпросились у начальства, съездили к подругам в общежитие, обещали часто приезжать. Очень хотелось приехать, показаться девчатам в форме. Но форму Женя и Шура так и не успели получить.

— Кто командует вашей частью?

В первый же день в части подруги познакомились с командиром части майором Спрогисом и полковым комиссаром Дроновым. Командир войсковой части 9903, бывший партизан, чекист, герой Испании, был особо уполномоченным представителем Военного совета Западного фронта. Это он, товарищ С, вместе с комиссаром Д. сколачивал и засылал в тыл наступавших гитлеровских войск диверсионные группы из комсомольцев, добровольно вызвавшихся на самое трудное на войне дело.

Мечтала Женя стать художницей, а стала диверсантом, пришлось ей в девятнадцать лет сменить кисть и мольберт на винтовку и гранаты.

— Где и как вас готовили?

Немцы рвались к Москве. Времени на подготовку отводилось совсем немного. Учились стрелять и бросать гранаты в овражке — у речки Сетунь южнее Кунцева, ходили по азимуту по сосновым борам и облетевшим подмосковным рощам, по опустевшим дачным поселкам, изучали подрывное дело…

— Куда переброшены другие группы вашей части?

В последнюю ночь перед переходом через линию фронта Женя допоздна разговаривала с молоденькой Девушкой из 201-й московской школы. Эта сероглазая девушка с мальчишечьей прической мечтала о подвиге; готова была на любое дело и, казалось, совсем не знала страха. А вот она, Женя, знала, что такое страх, а все-таки тоже была готова на все…

— Я клянусь, клянусь выполнить задание или умереть! — сказала ей на прощание сероглазая.

И она тоже прошептала:

— И я клянусь…

Это было где-то у линии фронта, у деревни Ченцы. В ту ночь линию фронта перешли четыре разведгруппы: Пахомова, Буташина, Бутковского и Михаила Соколова, с которым шла Зоя Космодемьянская.

— Как фамилии других диверсантов вашей части?

Женя долго глядела вслед той сероглазой девушке в коричневом пальтишке с черным воротником. Ее звали Зоей, Зоей Космодемьянской, она уходила в тыл врага с другой группой, вместе с Верой Волошиной и Клавой Милорадовой… Многих помнит Женя, за неделю она крепко сдружилась и с Лелей Колесовой и с Катей Пожарской… Но назвать их имена — значит совершить предательство. Женя будет молчать.

— У вас, наверное, есть мать, — с наигранным сочувствием произнес офицер. — Неужели вам ее не жалко?

— Вы лучше себя пожалейте! — выпалила Женя. — Проклятые!

Генерал подался вперед. Его белесо-голубые глаза буравили глаза девушки.

— Скажите, фрейлейн, какие войска, какая техника встречалась вам на Волоколамском шоссе, когда вас везли из Москвы?

Женя, конечно, не знала, что в те критические дни Ставка Верховного Главнокомандования, сосредоточивая втайне под Москвой свежие сибирские и дальневосточные соединения стрелковых и танковых войск, особое внимание уделяла Волоколамско-Клинскому и Истринскому направлениям, где ожидался главный удар бронированного кулака Гитлера. Но ох сколько видела она всякой техники, сколько войск по дороге из Москвы! Но об этом она никогда не скажет этому индюку с моноклем.

Генерал, багровый от гнева, что-то коротко бросил офицеру и, выйдя из дома, тут же укатил в город на своем черном лимузине.

Никто из восьми не сказал ни слова.

…Они стояли на широкой Солдатской площади, окруженные со всех сторон плотной, шумной толпой гитлеровцев в сизо-зеленых куцых шинелях. Крылья пилоток с серебряным орлом вермахта и трехцветной кокардой опущены на уши, на груди болтаются черные «шмайссеры», из широких голенищ торчат гранаты-«колотушки». Среди гренадеров в форме защитного цвета «фельдграу» чернеют комбинезоны танкистов с эмблемой «мертвой головы», похожей на знак «Ваффен СС».

— Партизанен! Диверсантен! — галдят по-своему немцы, в упор разглядывая обезоруженных, израненных, окровавленных парней и девчат.

Серпомолотовцы помнили стихи своего заводского поэта, рабочего листопрокатного цеха Миши Железнова:

Пусть смотрят фрицы, пусть видит родной народ, как умирают сталевары!

— Славен зинд склавен! — гогочут немцы. «Славяне-рабы!»

Над древними колокольнями и луковками церквей Волоколамска повисло хмурое, мглистое небо. Студеный ноябрьский ветер несет палые листья, охапками швыряет их под ноги немецких солдат. Волоколамск, город старый, как и Москва, боевой форпост столицы…