Игорь Шелест - С крыла на крыло

У последней, неоконченной картины мы задержались.

- Умер, не закончив. Писал за несколько часов до смерти, - тихо сказал Никодим и чуть поклонился.

- Будто иконе, - усмехнулся Фонарев.

- Дура, - процедил Никодим и, резко повернувшись, пошел за Гришей. Нам с Ивлевым стало неловко, и Фонареву тоже.

Планеры погрузили на две мажары - большие крымские телеги, запряженные волами, - и тронулись пешком на Узун-Сырт. Это километрах в двадцати от Феодосии.

За городом мы разделились: Гриша Михайлов и часть ребят, сопровождавших планеры, двинулись по шоссе, остальные пошли тропинкой через горы, напрямик.

Пройдя более двух часов вдоль виноградников, мы стали спускаться с горы по тропинке, усыпанной плоским известняком. Внизу блестело шоссе.

Прямо перед нами раскинулась равнина в больших квадратах желтых скошенных полей. Изредка желтизна разрезалась черной пашней. Кое-где возвышались скирды хлеба. Группами, как хутора, виднелись длинные стога соломы. Левее долина начинала подъем, плавно переходящий в длинный пологий склон горы. У подножья этой горы шоссе разветвлялось. Одна дорога терялась в холмах левее, другая поворачивала направо и поднималась наискось, оставляя на темноватом склоне глубокий белый шрам.

Мы спустились и сели отдохнуть на краю кювета. Было знойно и шумно от трескотни кузнечиков. Кузнечики были цементного цвета, как пыльная колючая трава.

- Делают подлеты, - заметил Володя Ивлев в их адрес.

Обоз ждать пришлось долго. Наконец он поравнялся с нами, и Гриша Михайлов сказал, что длинная гора впереди - северный склон Узун-Сырта.

Это прибавило нам бодрости, и мы, уже все вместе, двинулись к заветной цели.

На подъеме я осмотрелся. Справа ровная бесконечная степь. Еще правее - гряда обнаженных светлых гор с помпезной округлостью, закрывающей вид на море и Феодосию. Заметна была и тропинка, по которой мы шли.

А вот и длинное плато горы. В этом месте оно не шире двухсот метров...

Я оцепенел - таков был контраст пейзажей северного и южного склонов Узун-Сырта.

Огромный, серый, чуть-чуть подернутый голубой дымкой Карадаг стоял во всей красе перед нами. Лучи солнца резко подчеркивали изломы скал на затененных склонах.

А левее, где-то сливаясь с небом так, что глаз не видит горизонт, блестело море...

Стоило подбежать к обрыву южного склона, как буквально перехватывало дух. Вертикальная стена, а внизу, метров на 250 ниже, обширная долина, отделяющая нас от Карадага и моря. Южный склон слегка изогнут впадиной и правее виден великолепно.

Подошел Гриша; он хотя и не новичок в этих местах, все же не скрывает восторженной улыбки.

- Смотрите, - сказал он, - правый пик Карадага называют "Чертов палец", левый - "Святой горой". А там - "Профиль Волошина", - показывал он на причудливые очертания скал, нависших над морем.

- За холмами чуть виден Коктебель, - продолжал он, - старинное название этого котлована до самого Карадага - Долина голубых скал. Здесь вы будете парить... - И лукаво-испытующе посмотрел на наши лица.

Это казалось невероятным!

- Ну, налюбуетесь еще вдоволь, пошли. Вон там школа, - Гриша показал на запад.

Вдали белели домики.

Наш обоз тронулся. Мы горячо обменивались впечатлениями...

Впереди пылил мотоцикл, он быстро двигался нам навстречу.

Около нас мотоциклист резко затормозил. Он был в зеленой простой гимнастерке, с наганом сбоку, на лице очки в толстой оправе, на лбу вторые - шоферские, на голове тюбетейка. Лицо круглое, загорелое, почти коричневое; с добродушной улыбкой он внимательно разглядывал нас.

Михайлов подошел и отрапортовал:

- Товарищ начальник школы, планерный кружок районного транспортного совета Осоавиахима Курской железной дороги в составе восьми человек прибыл в ваше распоряжение.

- Добро, - ответил начальник школы, и потом к нам: - Ну что, отцы, устали?

От неожиданности и полноты впечатлений мы потеряли дар речи и смущенно улыбались, переминались с ноги на ногу.

- Планеры сдадите в техчасть. Завтра познакомимся.

Последние слова потонули в грохоте мотора. Начальник исчез так же быстро, как и появился.

Это был Анатолий Александрович Сеньков, первый планерист, научившийся летать на планерах, не будучи летчиком. Получил пилотское свидетельство номер один.

Центральная планерная школа размещалась у подножья Коклюка. Шесть длинных низких беленых домов образовали большой двор. На переднем плане стояла высокая мачта с повисшим от безветрия конусом.

Курсанты были на занятиях. По двору изредка проходили дневальные в юнгштурмовках - простые гимнастерки цвета хаки, такие же шаровары, серые гетры и грубые ботинки.

Казарма "не показалась" нам с первого взгляда: два ряда коек через тумбочки, с отменной точностью, серые одеяла, как одно, края завернуты полосками простыней наружу. У входа винтовки в козлах и возле них дневальный с повязкой на руке. Какой-то полумрак.

- Не лучше ли заночевать в палатках, а? - кинул кто-то мысль.

- Здорово!.. Гриша, ну... Разреши... На чистом воздухе?

Михайлов согласился не сразу.

- Ладно уж, черт с вами. Мне за вас влетит, я знаю. Давайте ставьте... Только на одну ночь.

Место мы выбрали отменное: там еще стояла авиетка - бипланчик Яковлева АИР-1. Авиационный антураж! Под боком спортплощадка - турник, брусья, кобыла, бревно... Здесь же умывальник: длинное корыто, над ним желоб со множеством сосков - сразу человек на двадцать. Хочешь - наклонись: мойся хоть по пояс - тоже удобно.

Между прочим, стало заметней, как за день покраснели наши носы. А тут, пока мы ставили обе палатки, солнце так и лезло каждому из нас в глаза.

Но мы отворачивались, занимаясь своим делом. И солнце как-то вдруг спряталось за горой. Старая гора будто взгрустнула.

Гриша Михайлов сказал:

- Там есть кизил, шиповник, терн и ежевика...

И всем захотелось туда, на гору. Но было поздно, да и устали крепко.

Чуть слышно донеслась издали песня. Одна, потом ее перебила другая. Это курсанты возвращались с полетов. Откуда-то тянули с севера, из-за холмов. Шли по группам, строем. Вдалеке на выжженной траве шеренги напоминали мохнатых гусениц - так же ладно перебирали "сороконожками".

Дело шло к ужину, и двор школы заметно оживился: забегали курсанты, стало шумно, зазвенел несдерживаемый смех.

Оказывается, здесь есть и девчонки. Я сразу как-то их не заметил: все в одинаковых костюмах.

- Дим... Здесь есть девчонки, - поделился я с Никодимом.

Тот прищурился так, что глаз не стало видно, руки упер в бока.

- Ну и что?.. Только заметил?

- Да ничего, просто так...

- Чепуха, - говорит он. - Эти бестии умеют быть приметными даже в этих условиях, а физии у всех, как печеная картошка, - облупленные, с поджаркой.