Игорь Шелест - С крыла на крыло

За двадцать лет он провел сотни различных испытаний, но как у поэта бывают самые близкие душе стихи, так и у летчика-испытателя в памяти остается самая трудная и важная его работа. Игорь летал не один год, испытывая первые радиолокационные прицелы. Летал ночью и в облаках. Работа будто бы не видная, о ней говорят только среди специалистов. А ведь надо сблизиться с "противником", открыть по нему "огонь", не видя его непосредственно, надеясь только на этот самый новый прицел. Уткнулся в тубус и маневрируй самолетом, добивайся сближения световых точек. Нужно ясно себе все время представлять, как эти точки движутся в пространстве. Имей в виду: одна из точек - это ты, другая - твой коллега! У каждого околозвуковая скорость.

Друзья звали его Гошкой. Да что там друзья, многие так звали - просто и тепло. Гошка то, Гошка это...

В летной комнате к нему иногда обращались: "Брат!" Это ему, видно, нравилось. Если серьезное - он сам крикнет, например:

- Брат, Бобров звонит, тебе одеваться!..

Или другой раз подсядет с шуткой, закусит нижнюю губу, сдерживая улыбку:

- Иду я вчера, братец, лесом - на тропинке лужа... Лужа талого снега... Вот. Остановился в нерешительности. Навстречу паренек, щупленький, росточка небольшого. Зато под "бахусом". А важничает, старается держаться прямо. Увидел меня: "Что, боишься?"

Я не ответил, продолжаю просматривать, где бы ловчей перешагнуть.

"Давай перенесу?"

"Спасибо, - говорю, - я тяжелый".

"Я тяжелый"!.. Подумаешь, он тяжелый!.. Ну и мокни себе, как знаешь..."

Улыбка редко покидала Гошку. Не могу толком себе ответить: светился ли он сам всегда или в ответ на улыбки людей. Казалось, любое огорчение может растопить его мягкая и добрая улыбка.

Был он выше среднего роста, блондин, крупный, широкий. И ловок и неуклюж; последнее - иногда до смешного. Однажды я подумал: "Кого он мне напоминает? Очень знакомый образ... Ба! Ведь это Пьер Безухов".

У каждого в собственном представлении свой Пьер. Я рисовал себе Пьера, следуя за автором великого романа: неуклюжим, толстым, "выше обыкновенного роста". Я и любил Пьера и недолюбливал, что он такой медведь. Так было, пока я однажды не воскликнул: "Гошка - вот настоящий Пьер!"

Двадцать лет бок о бок с ним. Очень реальный Пьер в противоречивости характера живого человека: в верности и легкомыслии, в сильной воле и мягкотелости, в горении творчества и лени, в серьезности, когда этого требуют полеты, и в чудачествах добряка.

Он становился на редкость ловким, играя в теннис или в волейбол. Куда только девался его вес? Скакал, будто на Луне. Он был раньше чемпионом Москвы среди юношей, чем очень гордился.

Пьер был близорук. Гошка - тоже. Пьер носил очки - Гошка... Гошке тоже нужны были очки, и очень. Но как быть, если ты летчик-испытатель?.. Потом мы узнали, что у Гошки на глазах были эластичные линзы.

Говорят, в Японии нередко можно встретить летчика в очках. Как летают?.. Да как будто бы недурно.

Медики у нас в этом придерживаются железного порядка. Я вовсе не хочу критиковать - ни боже мой! Но если ты родился чуть близоруким, но с горячим, смелым сердцем и с крыльями за пазухой, тогда как быть?

Гошка вызубрил на память таблицу с рядами букв - они есть в каждом глазном кабинете, - вызубрил наискось, вдоль и поперек. Мог с закрытыми глазами назвать мгновенно, допустим, "ы", если спросят: "Вторая строчка снизу, третья справа?" Авиация тогда и порядки в ней не были еще так совершенны...

Игорь появился у нас в институте ранней весной сорок первого года после МАИ. Здоровенный спортсмен в темных очках, благо они входили в моду. Увидел испытателей, новые самолеты, шепнул себе: "Вот!.." - или как он еще любил говорить: "Это то!"

Вообще почти все в жизни ему давалось очень легко. И летать он научился как-то между делом: работал ведущим инженером и не пропускал случая, чтоб "подержаться за ручку". Его полюбили все летчики, и это, конечно, имело значение: любой с удовольствием мог лишний раз слетать с ним.

Уже в сорок втором году Алексей Гринчик доверил ему самостоятельно проводить какие-то испытания ня ИЛ-2-м. А еще года через полтора Гошка уже летал на многих самолетах. Разумеется, освоил высший пилотаж и проводил сложные испытания на маневренность, на прочность. Летал он с огромным желанием и много - не пропускал любой возможности слетать.

И все же, помню, не раз плакался мне в жилетку. Подсядет, вздохнет с улыбкой:

- Плохо, брат.

- Что так?

- Надо подаваться в управдомы...

- Послушаешь тебя, так вечно не везет.

- Изволь. Позавчера летал на ЯК-третьем. На перегрузке девять с небольшим слышу треск! Ну, разумеется, думаю: "Хватит". Сел, на земле стали осматривать, лазать - все бесполезно. Говорят: в порядке, должно быть, показалось... А вчера на том же ЯКе, сам знаешь, полетел Серега и выпрыгнул...

В его словах будто бы улавливалась зависть, и я грубовато оборвал:

- Так что же ты склюдишь?

- И я бы сумел прыгнуть.

- Факт, сумел бы.

- Вот...

- Понятно, - говорю, - люди, так сказать, прыгают... горят...

- Иди ты... в воздух! - Гошка навалился на меня, предлагая бороться.

- Шеф, ведь отвалилось крыло! А Сергей Анохин в больнице.

Игорь встал, отошел к окну, посмотрел вдаль.

- Забегал я к нему утром. Просил отца узнать. Говорят, спасти глаз невозможно. Отец обещал устроить консилиум всех светил.

В таких случаях профессор Владимир Львович Эйнис становился очень близким, родным всем нашим летчикам.

Шли годы, менялись заказчики, задания, машины, а у Игоря все шло довольно гладко и, как в таких случаях бывает, не очень приметно. Он взлетал, выполняя простые и сложные режимы, садился и тащил свой парашют обратно. На ходу жадно затягивался папиросой. Приходил в комнату, сбрасывал куртку, заполняя своими каракулями полетный лист. Пепел по обыкновению падал на бумагу, он его осторожно смахивал рукавом. Искренне огорчался, увидя след. Затем заканчивал лаконично: "Все в норме".

Работая летчиком, он не оставлял инженерной практики, вечно находился во власти каких-то идей. Заботясь о безопасности полетов, работал над усовершенствованием средств пилотирования. Известен, например, его сигнализатор опасных режимов. Это был, пожалуй, первый удачный прибор, автоматически предупреждающий летчика о приближении срыва в штопор при выполнении сложных маневров.

Игорю не хватало голоса и музыкального слуха. И как это часто бывает у людей, он ужасно любил петь. Надо отдать ему должное - пел он негромко. Аудитория все та же - летная комната. Пел, посматривая на нас с улыбкой: "Не нравится?.. Знаю, и мне не нравится. А что поделаешь, если так хочу?"

Репертуар его был небогат. Чаще он повторял:

"...Под этот вальс весенним днем любили мы подруг..."

И вот однажды, это было году в сорок шестом, он познакомился в вагоне электрички с юной красавицей. В летной комнате узнали об этом в тот же день. Красавица, как и можно было предположить, оказалась пышноволосой блондинкой с огромными глазами, большими ресницами и тонкими длинными пальцами; она курила тонкие и длинные папиросы "Фестиваль".