Ян Гамильтон - Записная книжка штабного офицера во время русско-японской войны

По отношению к критике главного боя у Мотиенлинга я встречаю те же затруднения, как и при разборе отдельного эпизода у Гебато. То есть я не могу понять, почему русские не нанесли более решительного удара в первые часы сражения, когда им помогал туман, а японцы удерживали перевал и его подступы только тремя батальонами. Единственным русским отрядом, предпринявшим то, что мы называем атакой, был отряд на крайнем правом фланге. Центр, находившийся у кумирни, был на расстоянии 1500 ярдов от японцев, находившихся за очень глубокой долиной. Русский левый фланг находился на расстоянии ружейного выстрела только некоторое время после начала отступления, хотя они все время несли значительные потери от артиллерийского огня. Я очень желаю оградить себя от чересчур критического отношения к всемирно знаменитой армии, в особенности потому, что я был скорее простым зрителем и не подвергал себя никакой личной опасности. Но все-таки я должен высказать мое очень твердое убеждение, что если бы русские войска были смело управляемы и если бы каждый командир батальона решился сблизиться с противником и поступал соответственно этому, то в любой момент до 7 ч. утра русские должны были бы прорвать японскую позицию в том или другом пункте. Могли бы они удержаться на занятых частях позиции — это совершенно другой вопрос. Как раз в ту минуту, когда надлежало броситься в отчаянную, решительную атаку, русскими, казалось, овладевала какая-то странная летаргия, как бы паралич воли. То же самое случилось и у Гебато. Странно, как могут такие упорные и грозные во время своего отступления солдаты быть такими медлительными и колеблющимися во время атаки.

Плотность русских построений не оставляла желать ничего лучшего, с точки зрения японцев. Русские понесли за это тяжелое наказание в долине к северу от Скалистого Холма. Вообще было большой ошибкой двигаться вверх по долине; лучше было бы заставить этих людей подняться на Скалистый Холм, откуда, пользуясь мертвым пространством, удлинить фронт к северу от старой кумирни. С увеличением дальнобойности современного оружия развертывание в долинах может повести только к напрасным потерям. В самом деле, со времени Тираской (Tirah) кампании, я думаю, мы научились тому, что, владея вершинами и хребтами, о долинах заботиться нечего. Меткость русской стрельбы была слаба, и, стреляя залпами, они, если даже их собственные офицеры этому не помогали, постоянно обнаруживали свои позиции небольшим дымом бездымного пороха, появляющимся при одновременном залпе стольких ружей. Русский и японский порох в этом отношении одинаковы.

Действие японской шрапнели, а также и нескольких снарядов, выпущенных русскими, показывает, что могла бы сделать могущественная артиллерия, если бы она действовала с той или другой стороны. Британскому офицеру, привыкшему к боевым условиям Северо-Западной Индии, покажется особенно странным обстоятельством отсутствие с обеих сторон горной артиллерии. Бригада горной артиллерии, действуя с русскими, должна бы оказать не поддающееся определению, но, несомненно, очень большое содействие. Особенно большую помощь принесла бы она при их отступлении. Одна-единственная горная батарея у японцев позволила бы им превратить русское отступление в полное бегство. Японская полевая батарея на вершине оставалась в своих окопах, не принимая участия в преследовании, хотя там и имелась хорошая позиция на хребте к северу от Скалистого Холма.

Вялое японское преследование может быть объяснено излишней осторожностью, но местность по пути русского отступления допускала возможность засады целых бригад, а главный бивак русских войск находился только на расстоянии немногих миль. Очевидно, что здесь была неподходящая обстановка для каких-либо рискованных предприятий.

Наконец, я повторяю, что следует припомнить то обстоятельство, что в этом удивительном сражении девять десятых всех русских сил ни разу не ходили в атаку. Некоторые из них приближались на расстояние прямого выстрела, но многие из них не подходили так близко. Они проявляли удивительное хладнокровие на неудобных позициях, затем с одинаково безразличным отношением к опасности начинали отступать к своему биваку. Все это, конечно, совершенно похоже на Колензо [32] В сражении при Колензо была отбита первая попытка генерала Буллера освободить Лэдисмит. Прим. пер. . Но как бы мы ни восхищались храбростью в том или другом ее проявлении, один вывод вполне ясен: со времен Иерихонского сражения никакая сильная позиция, обороняемая хорошими войсками, не может быть взята одними демонстрациями, как бы грозны они ни казались.

21 июля 1904 г. Винцент приехал навестить меня и только что опять уехал. Он рассказал мне, что один японский солдат, стоявший недалеко сзади от него, был ранен пулей, пробившей его знак за отличную стрельбу и прошедшей немного выше сердца. Сначала он упал, но скоро опять сел, крикнул Банзай и пошел к Лиеншанкуану, показывая по дороге свою рану друзьям. Это, без сомнения, крепкий, маленький народ. Винцент также сообщил мне, что некоторые из военных агентов и корреспондентов в разговоре с ним высказали мнение, что мне следовало бы заявить протест штабу армии, потому что, по их убеждению, со мной обращаются не с таким почетом, которого заслуживает мой чин генерал-лейтенанта. С какой стати? Лошадь моя не хуже, чем у Куроки; ем совершенно, столько же, сколько и он; и вижу столько, сколько признается для меня достаточным. Кроме того, эти сражения даются совсем не для того, чтобы я мог пить шампанское или писать свои донесения.

Сержант Ватанобэ, начальник обозной команды, очень строго следит за поддержанием дисциплины. В самом деле, только благодаря ему наше маленькое хозяйство находится в порядке. Все-таки люди не любят его, и так как им сильно теперь досаждают клопы, то они и дали ему прозвище этого несимпатичного им насекомого. Я слышал, как один из них говорил:

— «Убежим отсюда; сюда идет Нанкин Муши (т. е. китайский клоп)».

Несколько военных кули вернулись с реки, где они отводили воду в сторону, чтобы таким образом поймать оставшуюся в лужах рыбу. Они ехали в повозке, полной корзинами с рыбой. Въехав в ворота, один из них важным голосом закричал своим товарищам:

— «Эй, вы, там, сейчас же освободить дорогу для начальника генерального штаба»!

В это утро под деревьями лежало много раненых, отдыхая по дороге к тыловому госпиталю в Фенгхуангченгё. Один из них имел входную и выходную рану на обеих руках, контузию на лбу, которая была перевязана; тяжелую контузию от рикошета на груди; кроме того, ему пришлось пережить неприятное для нервов ощущение, когда ремень у его правого плеча был перебит пулей. Он был в очень угнетенном настроении, но не из-за ран или контузий, а только потому, что он чувствовал себя способным опять идти в бой, а жестокие доктора держались другого мнения относительно его положения и настояли на эвакуации.