Владимир Успенский - Зоя Космодемьянская

— Космодемьянская? Выспалась?

— Ноги закоченели.

— Не мала обувь-то?

— На номер больше брала. Да это у меня всю жизнь так: ноги и руки стынут. С кончиков пальцев.

— Крови маловато. Или насос слабо качает, — знающе пояснил постовой.

— Шагай, шагай, знаток анатомии, — шутливо подтолкнул его Крайнов. — За просекой приглядывай.

И к Зое:

— Очень замерзла?

— Как ледышка.

— Садись на пень, разувайся.

Она послушно выполнила его совет. Левый сапог снялся с трудом, а правый еще хуже: портянка сбилась комом на щиколотке.

— Тебя же один носок греет… Ну кто тебя учил так портянки наматывать?

— Никто не учил.

— Я думал: одна из всех сапоги выбрала, значит, привычная.

— Это мне Гайдар посоветовал.

— Кто? — удивился Борис. — Гайдар? Писатель?

— Аркадий Петрович, — с улыбкой подтвердила Зоя. Ей легко и приятно было говорить с Крайновым, особенно если они оставались вдвоем. С другими парнями совсем неинтересно, а с Борисом — очень.

— Ты знакома с ним?

— Случайно. В санатории. Он в сапогах по снегу ходил, я и сказала: холодно, мол. А он объяснил, что сапоги — самая незаменимая обувь, особенно на войне. Валенки могут промокнуть. Оттаят с мороза — и сырые. А уж оттепель и подавно не для них. Зато в сапогах, если на шерстяной носок и на теплую портянку, ни холод не страшен, ни сырость.

— Ишь ты! — Крайнов склонился над ее босой ногой, растирая рукавицей. — Повезло тебе такого человека увидеть.

— Несколько раз разговаривала, — тихо сказала Зоя, испытывая смущение от того, что шершавые теплые пальцы Бориса касаются ее кожи.

— Правда, ледышка совсем, — Крайнов склонился ниже, отогревая дыханием ее пальцы, и Зоя испугалась — вдруг губами коснется?! Даже дернулась. И покраснела.

Крайнов посмотрел на нее удивленно, отвел взгляд, насупился. Зоя видела — уши его стали пунцовыми. Ведь суровому командиру отряда было всего-навсего девятнадцать лет.

— Надевай носки, — строго сказал он, все еще не глядя на девушку. — А портянки надо вот так.

Борис хотел сам обернуть ее ногу, но передумал. Сел на плаху в метре от Зои, сбросил валенок.

— Гляди, как я делаю. Ногу держи на весу. Первый оборот. Перед большим пальцем уголок торчит, подвернуть его. И еще оборот, только потуже. Ну, а теперь закрепить кончик, подоткнуть. Нога как спеленутая.

— А у меня нет…

— В общем у тебя правильно, но посильней надо, чтобы дряблости не было. Иначе собьется, скомкается портянка. Давай еще. Ага, получше. Еще… Вот так и продолжай, тренируйся.

— Сколько раз?

— Пятьдесят, — совершенно серьезно ответил Борис. — Пятьдесят как минимум. А лучше сто. Терпения хватит?

— Раз надо — хватит, — улыбнулась Зоя.

Вообще-то она не взяла валенки прежде всего потому, что они ей не понравились. Были бы черные или серые — еще куда ни шло. А привезли какие-то грязновато-зеленые, неопределенного цвета, тяжелые и совсем не изящные. Особенно не гармонировали они с ее городским пальто. Вот тут и всплыли слова Аркадия Петровича, сразу перевесившие чашу весов в пользу сапог. Она и девочек пыталась уговорить, но те решили, что дело к зиме, в валенках надежней, хоть и подшучивали над неказистой обувью, называя ее «маскировочной» и «водонепроницаемой»…

И вот шагает она следом за Верой Волошиной по мелкому редколесью, раздвигая и медленно отпуская ветки кустов, чтобы не хлестнули идущего сзади. Отряд опять переходил на новое место: поблизости от ночной стоянки появились немцы. Теперь сапоги сидели на ногах как влитые, нигде не давило, не жало. С затаенной улыбкой вспоминала она утреннюю тренировку. Вот бы Аркадию Петровичу рассказать, как учил ее Борис. Где он сейчас, Гайдар?

— Зоя, Зоя! — услышала она громкий шепот, — На ходу дремлешь?!

— Задумалась.

— По цепи: Проворова к командиру.

— Ясно. Клава слышишь? По цепи: Проворова к командиру.

Распоряжение полетело в конец цепочки, где, как всегда, замыкающим шел Павел. Вскоре он пробежал мимо. А Зоя вновь мысленно вернулась в Москву. Когда думаешь о доме, о прошлом, быстрее летит время.

Придержала рукой ветку. Кустарник кончился. Впереди, вероятно, был овраг — темный провал. Разведчики остановились. И сразу вызов:

— Волошина, Космодемьянская — к командиру!

— Ну, мастер-колючка, для тебя работа! — высокий белый лоб Крайнова будто светился во тьме. Зоя насторожилась. За «колючку» можно было и обидеться, и ответить, но в резковатом голосе Бориса уловила она едва приметную ласковость и промолчала. А командир продолжал: — Прошлый раз, говорят, ты ловко сработала. Вот и теперь надо… Проселок на автостраду выходит, днем тут у немцев объезд. Не снуют по шоссе, в открытую, — через лес норовят.

— С рассвета до темноты едут, — подтвердил Проворов. — А ночью редко.

— Постарайтесь, чтобы три-четыре пробки. В лесу машинам свернуть некуда, пусть повозятся. Проворов — старший. Ждем здесь до полудня. Все.

Трое отделились от группы и пошли вдоль оврага. Справа — крутой спуск. Слева поле, и оттуда, с открытого простора, тянул ветер, такой холодный и резкий, что забивал дыхание. Ладно хоть попадались заросли орешника, там ветер чувствовался меньше.

В незнакомом месте, тем более ночью, когда не видишь конечной цели, когда нет приметных ориентиров, путь кажется бесконечным. Даже не представляешь себе, сколько прошел, сколько еще осталось шагать: может, минуту, а может — до самого рассвета. Незачем прикидывать, рассчитывать. Бесполезно. Надо идти, и все.

Зое было приятно, что Крайнов вспомнил о прошлой вылазке на Волоколамском шоссе. Бориса в тот раз не было с ними, но рассказали ему, значит, как потрудились тогда Клава и Зоя. У них имелся большой запас рогаток-колючек, похожих на маленькие, будто игрушечные, противотанковые «ежи». Кончики очень острые и с насечкой. Любую покрышку автомашины проколют. Клава и Зоя вышли на дорогу среди дня и замаскировали почти десяток таких «сюрпризов».

С той поры и прослыла Космодемьянская «специалистом по колючкам», хотя дело это не очень сложное и каждый может справиться с ним. Некоторые девочки подшучивали, называя ее просто «колючкой». Но в каждой шутке есть доля правды, это все знают. Вот и Борис сегодня… Нет, на Бориса она не в обиде. Да и какая она в действительности колючка — очень даже ошибаются девочки. Им-то не приходится постоянно доказывать свою «взрослость», а Зое надо. И резкость ее, наверно, — от задетого самолюбия. Как самозащита. Разве Клава Милорадова скажет, что Зоя «колючая»? Впрочем, Клава не пример, она относится к Зое по-особому: не только как подруга, но чуть-чуть даже по-матерински. Лучше взять Веру Волошину. Она комсорг, в отряде у нее авторитет, но нет в ней ни малейшего зазнайства, со всеми она одинакова, доброжелательна. Зоя ни одного резкого слова не сказала ей, причин не было. Или Женя Полтавская. Разве она была с ней когда-нибудь колючей?