Николай Горностаев - Мы воевали на Ли-2

Взлетели в срок. Несмотря на усталость и убаюкивающий гул моторов, я не отрывался от иллюминаторов. Мы шли на юг, и отсюда, с высоты, совершенно не было видно никаких признаков войны. Но она свинцовой тяжестью лежала в душе каждого из нас, давила сознанием того, что враг прорвался вон куда — к Сталинграду, к Волге. И наш перелет — не обычный, привычный мирный рейс, а дорога к жестоким и тяжелым боям.

На минимальной высоте обогнули с юга Камышин, подошли к Волге. Небо отражалось в ней, и река прекрасной синей лентой опоясывала горизонт. Я не знаю, чем это объяснить, но было в ее красоте, величии столько русского, российского, что горло перехватило и от гордости за нее, и от горечи. До рези в глазах вглядывался я в правый берег, будто и вправду мог увидеть за сотни километров, где-то там, за Волгой, станицу, захваченную врагом, в которой остались моя жена, маленькая дочь.

А под крылом уже текла голая, без леса и зелени, солончаковая степь. Я закрыл глаза, уносясь воспоминаниями к своим близким, от которых вот уже год не имел ни письма, ни весточки. Из забытья вывел Олейников.

— Смотри, Коля, — он низко пригнулся к иллюминатору, — Сталинград горит.

Я вгляделся в степь. Дымка? Дым! Он лежал рыжей пеленой, застилая горизонт. То здесь, то там ее прорезали черные тучи, свисавшие до земли. Значит, нот как горит Сталинград… Молча глядели мы туда, где шла жесточайшая битва. А когда самолет приземлился на аэродроме и я открыл дверь, мне на миг показалось, что это не жара раскаленной степи ударила в лицо, а жар боя.

И началось… Кисляки, Ветряки, Андреевка, Червленный, Блинников… С 21 по 26 августа две эскадрильи полка без передышки шли и шли Туда, к этим населением пунктам на берегах Дона, для бомбежки моторизованных колонн гитлеровцев, переправ. Узкая черная полоска в свете САБ-100 [3] САБ-100 — светящая авиационная бомба, 100 килограмм. Используется для освещения местности с целью обеспечения прицельного бомбометания и визуальной авиаразведки в ночных условиях — вот что такое переправа. Небо, расцвеченное трассирующими очередями, вспышки разрывов зенитных снарядов, лучи прожекторов, жадно шарящие по небу, — это тоже переправа. И нужно лечь на курс, указанный штурманом, и точно идти по нему несмотря ни на что, до тех пор, пока облегченно вздрогнет Ли-2, избавившись от бомб. И лишь тогда имеет право командир рвануть машину вправо или влево, чтобы уйти из зоны обстрела. И нет большего счастья, чем видеть, как узкая черная перемычка в мертвом свете светящихся бомб вдруг разомкнется посередине и медленно разойдутся в стороны ее края. Да, это счастье, потому что застрянут на берегу Дона вражеские танки, пушки, спешащие туда, где огромное зловещее зарево пульсирует над Сталинградом.

Семь суток я почти не спал из-за работы, жары, бомбежек. Машины возвращались израненные, с повреждениями, на устранение которых в мирное время понадобилось бы несколько дней. Теперь мы успевали вернуть Ли-2 в строй за несколько часов. Мелкая белесая пыль висела над степью круглые сутки. «Юнкерсы» нащупали наш аэродром на второй день после прилета к Эльтону. И бомбили нещадно. От взрывов дрожала земля, взметались к небу столбы пыли. Ее мы, техники, ненавидели наравне с врагом. Потому что, попадая в двигатели, она в несколько раз увеличивала их износ. Единственный способ избежать этого — менять и менять масло.

27 августа полк получил приказ сменить дислокацию. Мы перелетели в Саратовскую область, в район Балашова, к селу Малая Грязнуха. Травяное поле — аэродром. Большой сарай, крытый камышом — бывший колхозный свинарник, — наши апартаменты. Вернее, летного состава. Мы же, техники, от самолетов не отходили. Да и сил на то, чтобы добрести до нар в сарае, чаще всего не оставалось. Падали под крылом Ли-2 и засыпали мертвым сном на час-другой, если позволяла обстановка.

А она становилась все тревожней; Об этом шла речь на полковом партийном собрании, которое состоялось вскоре после перебазирования.

— Не буду скрывать, — сказал в своем выступлении комиссар полка Анатолий Георгиевич Павлов, — положение на Сталинградском фронте все усложняется. Нам всем это хорошо видно с высоты.

Гитлеровцам удалось форсировать Дон на участке Трехостровская, Вертячий, Песковатка, рассечь нашу оборону на две части и выйти к Волге в районе Латошинк — Рынок. Мне больно говорить вам об этом, товарищи, но вы сами видели — враг пьет воду из великой русской реки Волги. И наша задача — заставить его захлебнуться этой водой!

Я не хочу говорить о том, что мы должны умереть под Сталинградом. Мы — коммунисты, большевики, и мы должны победить! Наша смерть откроет дорогу врагу к нефтяным богатствам Каспия, к Астрахани и дальше, в глубь страны. Но чтобы победить, мы должны воевать в пять-шесть раз лучше, чем фашисты, злее, ожесточеннее.

Ли-2 — мирная машина. Без прикрытия истребителей, которых здесь, на Сталинградском фронте, так не хватает, не обладая скоростью, достаточной для ухода от врага, без мощного вооружения этот самолет по всем законам не должен воевать в такой битве. А он воюет! И бьет фашистов! И будет бить еще лучше…

В решении собрания главным пунктом стало: город врагу не сдадим…

После окончания собрания, проходившего на аэродроме, я решил пойти пообедать. По дороге меня догнал инженер первой эскадрильи А. М. Лопаткин.

— Куда сегодня лететь готовитесь? — спросил я его.

— В районе Вертячего переправы бомбить. Меня комэск включает в свой экипаж.

— А что, у него нет борттехника?

— Павел Коробов заболел, отстранен от вылетов.

— Скажи Меснянкину, пусть меня возьмет.

— Попробую.

Константин Яковлевич уже пообедал и выходил из столовой. Лопаткин изложил ему мою просьбу.

— Ну что ж, пойдешь в экипаже вместе с Лопаткиным. Поведем группу. Поэтому днем поспи, — сказал он.

Поспи… А где? В сарае-общежитии невозможно — на нарах, устланных соломой, покоя не давали мыши, хомяки и суслики, которых развелось превеликое множество. Грызуны несли опасность заражения туляремией. Не удалось от нее уберечься и мне — неделю провалялся в дивизионном госпитале с температурой под сорок градусов. Доставалось и самолетам: грызуны объедали резиновую изоляцию электропроводки приборов, дюритовые шланги. В подполье грузовых кабин мы закладывали отраву, но они обходили ее, неведомо каким путём пробирались в кабины экипажей. Поспи… И я устроился на моторных чехлах под крылом Ли-2, хотя небо затянуло тучами и начал накрапывать дождь.

Взлетать пришлось с раскисшего аэродрома. Низкая облачность укутала самолет. Набрали высоту, выскочили из туч. В редких разрывах белесой пелены видны были пожары и вспышки орудийных выстрелов.