Николай Горностаев - Мы воевали на Ли-2

— В «Беззаботинском» вы поработали? — спрашивали летчиков штурмовики.

— Мы.

— Живого места не оставили. Перепахали батареи, с землей смешали, — улыбались штурмовики.

— Вот и хорошо, — подвел итог техник моего авиаотряда Кузьма Родин. — Хоронить не надо.

Однако ни в это утро, ни в последующие три дня мы больше не смогли помочь нашим наступающим войскам. Низкая облачность и снегопад закрыли для Ли-2 дорогу в небо. Лишь к вечеру 16 января солнце выкатилось из-за туч и повисло над горизонтом. Полк получил приказ: ночью в составе соединения нанести удар по укрепленным узлам обороны врага в районе Дудергофа и Гатчины. По данным разведки, гитлеровцы сосредоточили там более шестидесяти зенитных батарей и десятка три прожекторов. Чтобы сломить их сопротивление, решено было нанести массированные удары двумя эшелонами — один по Дудергофу, второй — по Гатчине. Такая тактика позволила подавить противовоздушную оборону и бомбить живую силу в Горской, Пиккале, Красном Селе. Гул бомбардировщиков, несущих сотни тонн бомб и с методичностью метронома обрушивавших их на головы врага, не стихал до утра. То же продолжалось и в следующую ночь. И когда войска 2-й ударной и 42-й армий овладели Ропшей и Красным Селом, Москва салютовала этой победе.

В тот час, когда над столицей гремел салют, в заснеженном лесу на прифронтовом аэродроме начался митинг авиаторов — участников прорыва на Ленинградском фронте. Его открыл командир 3-й эскадрильи майор В. Д. Ширинкин, совершившей под Ленинградом наибольшее число боевых вылетов:

— Великая честь выпала нам, защитникам города, носящего имя Ленина, — гнать с этой земли врага, — сказал он. — Летчики полка проявили подлинный героизм и самоотверженность. Но это только начало. Мы должны воевать без устали и без пощады, чтобы ни один изверг не ушел от справедливой кары под стенами Ленинграда.

Его сменил капитан Н. И. Рыбин, уроженец Ленинграда:

— Больно видеть и слышать о том, какие страдания принесли фашистские захватчики моему родному городу! — Его гневный голос звенел. — Один ответ заслужил враг — смерть!

Эти слова узнали многие воины. Отчет о митинге опубликовала красноармейская газета «Красный сокол».

Гитлеровская группировка была окружена и уничтожена. 27 января город-воин Ленинград салютовал мужеству и стойкости воинов Красной Армии и ленинградцев. Приказом Верховного Главнокомандования от 29 января 1944 года всему личному составу АДД была объявлена благодарность.

И все же враг огрызался. Аэродром Левашово часто подвергался артобстрелам и бомбежкам. Существовала реальная опасность, что финны и немцы скоординированным ударом могут захватить этот аэродром. Поэтому 2 февраля полк перебазировался в Парголово. Здесь мы увидели узкую и короткую взлетно-посадочную полосу, окруженную сосняком, что, конечно же, совсем не обрадовало наш летный состав. На одном ее конце имелись препятствия — капониры, оставшиеся от истребителей. Взлет с грузом бомб на Ли-2 в пределах такого аэродрома требовал исключительного мастерства.

Лучшие апартаменты — тесный барак, наполовину крытый в землю, — отвели штабу, КП полка, кухне и столовой.

По опушке леса вдоль ВПП тянулись землянки, в которых мы и поселились. Землянки достались нам по наследству от летчиков, которые жили здесь осенью. За зиму жилой фонд пришел в ветхое состояние: развалились печи, потолочный накат, двери, окошки подгнили.

— Кузьма, — окликнул я Родина, давай к нам. Мы тут на четверых жилье варганим.

— Не-е, — улыбнулся Родин. — Вчетвером к печке не подступишься, а я тепло люблю. Мы с Мусановым вдвоем жить будем.

Заполучить этого широкоплечего крепыша старались многие. У него были золотые руки не только по части авиационной, но и по строительной. Родин не любил жить в большой компании. И куда бы ни кидала его судьба, он строил себе жилье отдельно. А поскольку подолгу мы нигде не задерживались, война — это — сплошное кочевье, то переворочал землицы родной Родин изрядно.

В лесу, у разбитых домов Парголова находили стройматериалы — бревна, кирпич, глину, обломки досок, тес, смонтировали двери, мастерили мебель — нары, столики, скамейки. Чтобы с потолка не сыпалась земля, обшивали его бракованными грузовыми парашютами, летными моторными чехлами.

Когда я зашел к Родину, он клал печь. Шел пар от нагретой глины, кипела на костре вода, пахло сырой землей, свежесрубленной сосной… Новая дверь уже навешена, в окошко заглядывало солнце. И было в этой картине столько деревенского, домашнего, что сжалось сердце. Оторвала война нас от дома, от многих добрых дел…

Я присел у костерка. Потрескивали дрова, пламя перебегало с ветки на ветку, а следом — и моя память. Вспомнилась почему-то родная деревня Лыково под Калугой, дом, детство. Вот так же весной пахла земля когда мама распахивала ее сохой, в которую была в жена старая серая лошадь. Как-то вы там, родные

— Готово, — сказал Родин и подчистил мастерком последний шов. — Приходи на огонек, старший лейтенант. Супчиком угостим, лапшичкой. Я эту плиту из Левашова приволок. Зато заживем как люди. Но на домашнюю лапшу я не успел зайти. Однажды ночью, когда закончились полеты и экипаж ушел отдыхать, Родин с Мусановым, прежде чем приступить к работе на своем Ли-2, решили передохнуть и позавтракать. Получили американский паек: три галеты, кусочек консервированной колбасы, сыр, два кусочка тростникового сахара и жевательную резинку. Пошли к себе. Печка пылает, благо Родин заранее плеснул бензину на сырые дрова, вода кипит, в землянке жарко, что в твоей крестьянской баньке.

Едва сели за стол, как от искры, вылетевшей из печки, вспыхнул бензин в ведре. Огонь перекрыл выход. Бросились к окошку, выбили его, вывалились в снег. Пока мы забросали снегом пожар, от уютной землянки остались одни воспоминания Вместе с ней сгорело и все нехитрое имущество техника и моториста.

Пришлось делиться с погорельцами обмундированием, теплой одеждой, пока они не получили у интендантов, одежду б/у — бывшую в употреблении.

А Кузьма Родин и после пожара остался верен своему принципу — жить отшельником. Он отремонтировав землянку, более того, убедил Фомина, что теперь в ней проведена отличная санобработка и ни одна мышь на запах гари не полезет.

Впрочем, Родин с Мусановым, как говаривали в старину, еще легко отделались. Война не терпит расхлябанности.

В начале февраля погода, как и в январе, не отличалась устойчивостью. С вечера подмораживало, небо набухало густой синевой, а ко второй половине ночи на Карельский перешеек наползали туманы со снегопадами. Экипажам, возвращавшимся с боевых заданий, приходилось уходить на запасные аэродромы, чаще всего в Кронштадт.