Симона Берто - Эдит Пиаф

— Хорошо, еду.

Она повесила трубку.

— Момона, он сказал мне «вы». Придется ехать. Он сердится. Как тебе кажется, я нормально говорила?

В такси мы так волновались, что почти протрезвели. Эдит прошептала:

— Момона, мне кажется, это не папа со мной говорил. Что там происходит?

На авеню Гранд Арме, перед домом 83, большая толпа, множество шпиков, полицейских машин. Мы ничего не понимали, нам стало страшно. В парадном один шпик нас спросил:

— Вы к кому?

— К господину Лепле.

Другой, в фетровой шляпе, сдвинутой на затылок, сказал Эдит:

— Ты малютка Пиаф? Проходи, тебя ждут.

Я осталась стоять на тротуаре. Мне следовало бы немедленно удрать, но я не могла: Эдит сделала мне знак, чтобы я осталась. Вокруг меня шли разговоры.

— Убили Луи Лепле, владельца кабаре.

— В этой среде можно всего ожидать.

Думая про себя: «Какое все это имеет отношение к Эдит», я продолжала прислушиваться. Консьержка, раздуваясь от важности, рассказывала:

— Их пришло четверо, все молодые ребята. Убили его одним выстрелом. Его прислугу, мадам Сесси, они связали и заткнули ей рот… Это моя приятельница, но, представь те, ее нашла не я… — казалось, именно это больше всего огорчало консьержку; она была из тех, кто хочет повсюду быть первым… — а соседка из квартиры напротив. Она вышла за покупками, около восьми часов. И что же она видит? Мадам Сесси! Бедная старуха лежит связанная. Соседка позвала меня, мы ее развязали, и она нам сказала: «Они убили моего хозяина». Я была потрясена.

На ее потрясение мне было наплевать! Эдит все не возвращалась.

— Мадам Сесси, — продолжала консьержка, — еще застала господина Лепле в живых. В это время он обычно спал, ведь он поздно возвращался. В дверь постучали условным стуком, как стучали близкие. Она открыла. Лепле принимал молодых людей в любое время. Они приставили ей к виску револьвер — орудие убийства, — что она могла сделать? Связали ее, заткнули рот. Говорили они тихо, она не все слышала, но все-таки разобрала, как они сказали Лепле: «Мы тебя накрыли… больше ты нас не проведешь!» Представляете, человек спит в своей постели и такое пробуждение!

Я слушала до звона в ушах, но не могла поверить. Мне было холодно, болела голова. Я ждала Эдит, она мне все объяснит.

Наконец она вышла в сопровождении двух мерзких баб с мужскими повадками. Я тотчас поняла, что это полицейские дряни. Смотрели, как будто ничего не случилось. Но меня не проведешь! За ними шли два инспектора.

Бедная Эдит в одной руке держала берет, другой вытирала платком глаза. Крупные слезы текли у нее по щекам; лицо осунулось, глаза ввалились. Женщины держали ее под руки. Они заставили ее остановиться, чтобы фотографы могли сделать снимки. Эти бабы и сами хотели сфотографироваться.

Эдит не двигалась, я тоже не трогалась с места. Наши глаза встретились. Ее улыбка — сейчас это была вымученная гримаса — мне говорила: «Не огорчайся, Момона, жди меня и будь умницей».

Я видела, как Эдит села в полицейскую машину, за ней два инспектора. Эдит, Эдит Эдит!.. Я вернулась в отель и стала ждать. Недолго: явились шпики и забрали меня. Они работали в быстром темпе. И если беседа с ними не была лишена интереса, то удовольствия она не доставила.

— Ты подруга Эдит Гассион, певицы?

— Да, мсье.

— Ты живешь здесь, с ней?

— Да, мсье, но я работаю.

— Покажи свою трудовую книжку.

— Знаете, у нас с Эдит их нет. Я ей помогала, одевала перед выступлением.

— Ты собирала деньги на улице?

— Да, мсье.

— Так. Бродяжничество, нищенство и несовершеннолетие. Забирай свое барахло, мы тебя увозим. Знаешь, что полагается за бродяжничество?

Что я могла ответить?

Меня послали на медицинский осмотр. Сорок восемь часов я просидела с проститутками, а потом меня как несовершеннолетнюю засадили в исправительный дом. К «Доброму пастору», у моста Шарантон. На два с половиной месяца.

Полицейские задали мне несколько вопросов о Луи Лепле, но поняли, что я ничего не знаю. Даже если бы мы с Эдит и знали что-нибудь, о чем-то догадывались, мы бы рта не раскрыли. Мы были очень молоды, но знали, что у блатных память долгая, очень долгая. По их законам нет срока давности. В любом случае мы были не из породы стукачей. И кроме того, это не вернуло бы к жизни Луи Лепле.

На сердце у меня лежал камень, а в голове мысли вертелись вихрем. Я ничего не знала об Эдит. Наконец до меня дошли известия о ней. Случилось это в месте, лишенном какой бы то ни было поэзии, что придало им еще большую горечь. В уборной исправительного дома пользовались газетной бумагой; там я увидела фотографию Эдит. Я разыскала те куски газеты, где говорилось об убийстве. «ПЕВИЦА КАБАРЕ, ЗАМЕШАННАЯ В ДЕЛЕ ЛЕПЛЕ». Они не стеснялись в выражениях. Я собрала все обрывки и носила их на себе. Кое-чего не хватало, но я все-таки узнала, что фараоны продержали ее, сколько могли, и пропустили через всю полицейскую мясорубку. Что ей пришлось пережить! Я плакала по ночам, закрываясь с головой вонючим одеялом. Знакомства Эдит говорили не в ее пользу. В общих чертах я представляла себе, что с ней происходило, но не знала подробностей. Два с половиной месяца спустя мы встретились, и Эдит мне все рассказала. До мельчайших подробностей.

«Ах, Момона, когда полицейские втолкнули меня в комнату папы Лепле и я увидела, что он лежит поперек кровати, запрокинув голову, в красивой шелковой пижаме, я так заревела, что чуть не задохнулась. Знаешь, он был очень красив, только слишком бледен, казалось, он спит. Но они заставили меня зайти с другой стороны: здесь уже не было красоты. На месте глаза страшная дыра, полная крови. Директриса, Лора Жарни, скорчившись в кресле, рыдала, прикрыв лицо платком. Она повторяла: «Моя бедненькая Эдит, моя бедненькая…» А я кричала: «Это неправда, папа Лепле, это неправда!»

Полицейский сказал мне:

— Ну, нагляделась? Теперь едем с нами.

И они меня повезли на Ке-дез-Орфевр, в уголовную полицию. Дело вел комиссар Гийом, поджарый, большие усы с проседью. На такого посмотришь и почти захочешь, чтобы он был твоим отцом.

— Вы кажетесь неглупой, детка, не заставляйте нас терять зря время. Скажите правду.

— Я ничего не знаю. Я гуляла с друзьями».

Он передал Эдит своим инспекторам, совсем молодым ребятам, но эти бывают часто пожестче старых. Они начали с того, что стали допрашивать ее как свидетеля, тогда это не показания, а свидетельство. Так им удобнее, могут все себе позволить.

Полиция выдвигала следующую версию: Эдит была знакома с парнем по имени Анри Валетта, сутенером, в прошлом солдатом Колониальной пехоты. Поступив к Лепле, она дала ему отставку; из мести Валетта убил Лепле. Все очень просто. Полицейские не любят усложнять. Эдит повезло, прислуга Лепле не узнала Валетту на фотографии. Сорвалось. Тогда выдвинули другую версию. Именно ее я прочла под заголовком: «МАЛЮТКА ПИАФ ЛЮБИЛА ДВОИХ». По их мнению, Эдит любила Жанно Матроса. А вторым ее любовником был Жорж; Спаги. Это было правдой. На свою беду Эдит познакомила его с Луи Лепле. Его часто видели и в «Жернисе» и в «Бель Ферроньер», где он поджидал Эдит вместе с Жанно и Пьером Шрамом. Все они были связаны с теми, кто совершил убийство.