Сергей Мацапура - Товарищ сержант

Это было, пожалуй, самое тяжелое окружение из тех, в которых я побывал. Наш 358-й полк, прорываясь к своим, потерял три четверти личного состава. Был тяжело ранен Алексей Иванов из Ярославля, погибли Алексей Иванов из Архангельска, Василий Атрощенко, Федор Клименок, Павел Левченко и многие другие товарищи, с которыми мы вместе начинали войну.

В одном из боев нас, группу в 10–15 человек, отрезали от полка фашистские танки. Группу повел на восток заместитель командира батареи лейтенант Комаров. К вечеру вышли на железную дорогу. Решили ждать до темноты. Дождались, перебежали пути. Справа и слева постукивали немецкие пулеметы, но огонь не прицельный. Спустившись с насыпи, увидели на проселке немецкий бронетранспортер с включенными фарами. Полоса света закрывала нам путь к полю, за которым чернел лес. Один красноармеец — помню только, что был он родом из Архангельской области — говорит лейтенанту Комарову:

— Разрешите, я бронетранспортер успокою?

Получив разрешение, пополз во тьму. Грохнул взрыв под бронетранспортером, потом еще. Фары погасли. Парень этот вернулся, поползли мы по пахоте к лесу. Слева, из темноты, ударили трассирующими снарядами немецкие танки. Но трассер — огненный след снаряда — это, как говорится, палка о двух концах. Нам-то тоже видно, откуда бьют фашисты. Обошли танки стороной, перерезали по пути немецкий полевой кабель, углубились в лес. Трижды за ночь переплывали какую-то петлистую, неширокую, но глубокую лесную речку.

Лейтенант вел нас, ориентируясь по звездному небу. К утру вышли на лесную дорогу. Следов автомашин или танков на ней нет. Перешли ее. Дальше — болото, заросшее деревьями. Ухватишься за деревцо, а оно так с корнем и вывертывается. Гнилое место, зато верное. Когда я смотрю фильм «Судьба человека», всегда вспоминаю эти болота и лай немецких овчарок за спиной. Углубились мы в лес метров на двести и услышали со стороны дороги лай и автоматную стрельбу. Неприятно, конечно. Вроде как зверя тебя травят. Однако в такой топи преимущества на нашей стороне, и мы шли, не очень поспешая, пока лай не затих. Испугались гитлеровцы, прекратили преследование.

К вечеру набрели на относительно сухое место, наломали ветвей, устроили ночлег. Ребята собрали кое-каких грибов да зеленой клюквы. Тем и поужинали. Заснули как убитые.

Проснулись от шума и громких голосов. Где-то поблизости разговаривали по-русски. Пошли осторожно на голоса, видим — на большой поляне много наших бойцов и командиров. Распоряжается коренастый командир в плащ-палатке на плечах. Уже после я узнал, что это был генерал-майор Н.И.Бирюков, командир 186-й стрелковой дивизии. Он выводил свою дивизию из окружения. Здесь, в лесу, собрались большие группы бойцов и командиров из 126-й, а также из 170-й, 174-й и других дивизий, которые генерал Бирюков вместе со своими частями и повел на восток. Организованно вышли к линии фронта, с боем прорвались к своим и тут же заняли оборону — уже в составе нашей 126-й дивизии.

Дня через два-три командование организовало поисковую группу из 19 человек, в которую включили и меня. Возглавил группу лейтенант Комаров. Перед нами поставили целый ряд задач, в том числе взорвать два моста. Но главная из этих задач — отыскать и уничтожить тяжелую немецкую батарею, которая по ночам вела методичный и весьма точный огонь по нашим боевым порядкам. Заставить ее замолчать иным способом не было возможности — противник полностью господствовал в воздухе, а тяжелой артиллерией наше командование не располагало.

Попрощались мы с друзьями, пошли во вражеский тыл. Линию фронта пересекли болотами, без шума. Подорвали мосты, начали искать батарею. Примерное ее расположение было нам известно.

Нашли и около двух суток наблюдали за батареей. Это 155-мм тяжелые гаубицы. Оборудована огневая позиция капитально — глубокие орудийные окопы, укрытия для людей, снарядные погребки. Все сооружения соединены ходами сообщения, стенки которых обшиты тесом. На краю лужайки — армейские большие палатки.

Распорядок дня соблюдался у фашистов строго. Едва солнце к закату, на батарею везут ужин. Поели, попиликали на губных гармошках — и спать. Остаются двое часовых — ходят по батарее, постреливают из автоматов. Зачем постреливают в глубоком своем тылу, непонятно, однако это нам на руку. В два часа пополуночи у них подъем. Часа три — три с половиной батарея ведет методический огонь, потом опять отдых до завтрака.

Гитлеровцев на батарее — человек пятьдесят, так что с ними-то мы управимся. Но примерно в километре к югу стоит еще какая-то вражеская часть. Значит, действовать надо тихо и быстро, без стрельбы. Лейтенант Комаров распределил нас по объектам — кому достались часовые, кому какая палатка.

Дождались мы ночи. Фашисты угомонились. Сменилась вторая пара часовых. Это тот момент, которого мы ждем. Часовые сошлись, поговорили, один закурил, другой, то есть наш «объект», пошел вдруг к кустам. Здесь мы с одним старшим сержантом, украинцем, встретили часового, да так, что и не пикнул. Второй что-то ему крикнул, но тут же огонек его сигареты, мелькнув дугой, упал на землю. Короткая возня — и опять тихо. Чисто сработали. А другие ребята уже вошли в палатки. Все обошлось без шума, но в последний момент мы едва не оплошали.

Дело в том, что, наблюдая два дня за батареей, мы не заметили небольшой офицерской палатки, которая стояла в удалении от солдатских. Хорошо, что мой напарник, старший сержант, заметил сейчас ее. Он первый вскочил в офицерскую палатку, за ним мы.

Старший сержант зажег фонарик. В палатке — три деревянные кровати-раскладушки. Офицеры спят. На раскладном столике чемоданчик, одеколон, принадлежности для бритья. На тыльной стенке палатки — портрет Гитлера. Один из гитлеровцев проснулся, крикнул раздраженно:

— Вас ист дас?

Мы его связали, вытащили из палатки. Пригодится.

Приближался рассвет, когда мы занялись тяжелыми гаубицами. Забили стволы щебенкой и землей, утрамбовали, загнали в орудийные казенники снаряды, привязали шнуры к спусковым приспособлениям, отошли подальше, в укрытие. Дернешь за шнур, выстрел — и ствола у гаубицы нет, разорвало.

Уничтожив все четыре орудия, двинулись к линии фронта. Вышли к условленному месту, а никого тут нет. Ушел фронт на восток. Где-то там погромыхивает канонада.

— Будем пробиваться, — приказал лейтенант.

Сам он остался с группой прикрытия, остальные с пленным фашистским офицером шли за авангардной группой. На бережку лесной речки обер-лейтенант плюхнулся на землю, мотает башкой, вроде бы сидячую забастовку устраивает. Мой напарник ему жестами показывает: не бойся, речка мелкая, по грудь. Фриц не встает. Устали мы зверски, который уже день во вражьем тылу, продукты кончились, а конца дороги не видно. А он еще упирается. Говорю напарнику: