Патрик де Фюнес - Луи де Фюнес: Не говорите обо мне слишком много, дети мои!

— Отдохните несколько дней, — предложил мне милейший патрон. — Купайтесь в море и покатайтесь в машине по пашей прекрасной стране. Дождитесь окончания Рамадана.

Родители решили навестить меня на новогодние праздники. За два дня до этого главный врач госпиталя вручил мне приглашение для отца от министра здравоохранения на чашку чая в Хаммамете.

— Уважаемый месье, я не смогу их сопровождать, — ответил я. — У меня дежурство. (Надо ж было делать вид, что я чем-то занят…)

— Ваши папа и мама пустились в столь долгий путь, чтобы вас повидать! Возьмите недельный отпуск.

Сколько их было, этих отпусков!..

Отца встречали, как главу государства. Когда я подошел к родителям у трапа самолета, их не было видно под жасминовыми гирляндами. Польщенный отец был в полном восторге от этого теплого приема. На другой день во время поездки в Хаммамет нам представилась возможность познакомиться с тунисской глубинкой. Покинув город, мы миновали огромное кладбище Баб-эль-Ауа.

— Смотри, Жанна, как красивы все эти одинаковые белые памятники!

— А что это за женщины со свертками у входа? Чего они ждут? — спросила мама.

— В этих свертках их умершие младенцы, которых они хотят предать земле. Для этого они кладут их в руки чужого покойника, чтобы дети составили ему компанию.

— Эти люди не лишены здравого смысла, — заметил отец.

Этот обычай сохранился и в наши дни.

На шоссе нас остановил мотоциклист национальной жандармерии в белом шлеме.

— О-ля-ля! Что от тебя нужно полиции? Наверное, ты гонишь слишком быстро, — сказал отец.

— Ничуть. Я его знаю. Он просто хочет с нами поздороваться.

Месяц назад этот полицейский уже останавливал меня за то, что я пересек желтую разделительную полосу. Вместо штрафа он тогда попросил меня покатать его в моем «мерседесе», который привел его в восторг.

— Не хочешь ли ты, Монжи, сопроводить нас немного?

Он был счастлив оказать нам услугу, завел свой огромный мотоцикл, включил сирену, и мы без помех промчались девять километров до конца его зоны. Все это время отец, словно на деревенской карусели, крепко держался за сиденье.

Оставшиеся пятьдесят километров пути он не переставал восторгаться природой:

— Жанна, ты видела эти агавы?

— Да. У нас точно такие же в Клермоне вокруг главного дворика.

— Но эти куда величественнее! К тому же их не приходится зимой пересаживать в оранжерею.

Он восхищался растениями, которые здесь росли без всякого ухода, — ему-то стоило большого труда вырастить их у себя в имении.

— Радио, которое мы слушаем, — тунисское? А ничего! По крайней мере, оно не передает дурных известий!

— Власти, знаешь ли, не желая рисковать, тщательно сортируют новости до выхода в эфир.

— Оно и лучше, так спокойнее. Когда во Франции включаешь радио, то узнаешь о девяноста пяти повешенных или обезглавленных и двухсот двадцати пяти умерших во время землетрясения! Самоубийства, утопленники! А от политики и вовсе тошнит. Скажи, верховный главнокомандующий, о котором они говорят все время, это Бургиба?

— Угадал.

— Они правильно делают, уважая главу государства. А наши совершенно напрасно стараются вывалять своего в грязи.

По дороге он расслабился, чувствуя, что ему ничто не угрожает. А между тем люди выбегали прямо на шоссе, чтобы поглазеть на проезжающие машины. Внезапно на нашем пути возникло стадо баранов во главе с пастухом. Грузовики с парусиновым верхом обгоняли нас на поворотах.

При въезде в Хаммамет нас поджидал голубой «мерседес»: оставалось лишь следовать за ним.

— Надеюсь, он симпатичный, этот министр, важные персоны не в моем вкусе.

После нескольких поворотов по грунтовой дороге мы увидели белый дом в национальном стиле, окруженный бугенвиллеями. Дрис Гига и его жена Шахша, начисто лишенные фанаберии, присущей «важным персонам», сразу создали приятную обстановку.

— Ваши гибискусы замечательны! Просто чудо!

— Всё благодаря солнцу и воде. Весь секрет в этом, месье де Фюнес.

— Ваш голубой «мерседес» просто великолепен.

— Да, но для ежедневных поездок у него слишком жесткие подвески. Скоро у меня будет «ДС».

— Будьте с ней осторожны. Ее кузов все равно что из папиросной бумаги. У меня есть такая машина. Но я предпочитаю простую марку. Вы не живете постоянно в столице?

— Нет. Мы переехали, потому что, когда президент Бургиба отправляется за границу, он требует, чтобы все министры приветствовали его у трапа. Хаммамет находится далеко от аэропорта, и это служит оправданием моему отсутствию. О, это великий актер! Он репетирует свои речи перед зеркалом.

— И правильно делает. Меня раздражают политики, читающие речи по бумажке. Могли бы выучить их наизусть. По этой части де Голлю нет равных.

— Зовите нас по имени — Шахша и Дрис, — предложили гостеприимные хозяева. — В Тунисе не принято называть людей по фамилии.

— Шахша звучит, как шах Ирана, — заметил отец.

— Да! Однажды во время поездки в Иран Бургиба предложил называть меня как-то иначе. «Если вы не возражаете, Шахша, я представлю вас как Рашиду, или Латифу, или даже Симону, если угодно. Потому что Шахша на персидском означает «царь царей»! Ему это может не понравиться». — «Но, господин президент, возразила я, — я не хочу называться чужим именем! И не изменю своему». Представляете, Луи, если бы вас назвали Робером? Я ничуть не смутилась, когда шах, слегка удивленно, сказал: «Шахша! Вас зовут Шахша?» — «Да, ваше величество, — ответила я, — так звали мою мать. Вы шах, а я дважды шах». Он долго смеялся по этому поводу.

— Я однажды встретился с ним, — сказал, смеясь, отец. — Он не раз приезжал посмотреть «Оскара». Очень любезный человек.

Гордые представившейся возможностью показать достижения страны, хозяева повезли нас в один отель.

— Какой прекрасный вольер! — воскликнул отец, увидев на мраморном пьедестале двухметровой высоты огромную клетку для птиц.

— Эта клетка из Сиди-Бу-Саида. Она ваша, — тут же ответил ему директор.

— Мы только пошутили, — ужаснулась мама, не представляя, куда ее денет. Но перед отъездом им вручили подарок.

Шахша и Дрис стали нашими большими друзьями.

— Только представь себе, твой отец согласился остаться у них на целый уик-энд, — вспоминала мама. — Это он-то, никогда не соглашавшийся ночевать в чужом доме!

В последующие дни у нас не было ни минуты свободного времени: на нас обрушился поток приглашений. Через три дня наши желудки уже не могли переваривать еду, мы были похожи на фаршированных гусей. За рагу следовал кускус, потом рыба. Было трогательно видеть, как нас стремились получше угостить. Но это становилось пыткой. Однако скажи мы, что сыты по горло, хозяева бы обиделись. За десертом отец отодвигал подальше приторные шарики, посыпанные какой-то зеленоватой субстанцией. Как в фильме «Большие каникулы» во время бесконечного ужина у англичан, он восклицал в полном восторге: