Эрих Керн - Пляска смерти.

Комиссар махнул рукой в кожаной перчатке. Когда дым рассеялся, улица была пуста. Главный комиссар, перешагивая через убитых, поспешил к своему автомобилю.

Пожилая женщина, сделав последний глоток, поставила чашку на блюдечко.

— Мы намереваемся освободить русский народ, — заверил я, — освободить от красного рабства и бессмысленного существования.

— До женитьбы мой муж принадлежал к меньшевикам, — продолжала моя собеседница. — Он тоже мечтал об освобождении народов России. Каждый россиянин мечтает об этом, независимо от его взглядов или ощущений. Но моему мужу в ходе борьбы пришлось столкнуться с теми же самыми явлениями, какие мы наблюдаем вокруг и сегодня. Он умер после двадцати лет принудительных работ, так и не дождавшись осуществления своей мечты, а расстрелы, виселицы и депортации по-прежнему продолжаются.

— Мы спасем русских людей, — упрямо повторял я.

— Позвольте мне поблагодарить вас, солдат, за вашу доброту, проявленную к старой женщине, — сказала она, поднимаясь. — Но прежде чем уйти, я сообщу вам великую правду: русский народ спасет и освободит не тот, кто сильнее, а тот, кто милосерднее.

Оставшись одни, мы долго, далеко за полночь, сидели вокруг самовара.

Утром стало ясно: где-то в городе обосновался вражеский наблюдательный пункт. Снова и снова снаряды корабельных орудий Черноморского флота, а также сухопутных батарей, установленных на большом острове посредине Днепра, падали именно на те здания, в которых разместились немецкие войсковые штабы.

Все городские строения, квадрат за квадратом, тщательно обыскали, но на первых порах никого не обнаружили. Помогла местная полиция, созданная для поддержания в городе правопорядка, из числа антикоммунистических элементов. При ее активном содействии в конце концов удалось арестовать мужчину, передававшего противнику координаты важных военных объектов с помощью почтовых голубей.

На следующий день в районе порта я встретил диковинную процессию. Пять немецких полицейских и несколько местных полицаев водили по улицам мужчину в наручниках. У него, шагавшего довольно бодро и даже как будто весело, с шеи свисал большой плакат.

«Я тот самый человек, который наводил на Херсон огонь советской артиллерии и который повинен в смерти 63 русских женщин и детей и определенного числа германских солдаТгЗа это я буду сегодня повешен».

По пути движения процессии отовсюду сбегались мужчины, женщины и дети, которые, прочитав надпись, молча уступали место другим. Когда один пожилой крестьянин не смог сразу разобрать надпись, приговоренный к смерти с готовностью и явным удовольствием повторил ему текст слово в слово.

— Значит, это ты, — проговорил крестьянин.

Мужчина спокойно кивнул.

— Тогда поделом тебе, — заметил крестьянин так же спокойно. — Я рад, что этих проклятых комиссаров наконец-то прогнали ко всем чертям.

— Они еще вернутся, — пообещал невозмутимо мужчина с плакатом.

Крестьянин со страхом взглянул на него и истово перекрестился. Несколько стоявших вокруг женщин тоже осенили себя крестным знамением.

— Ну что же, пусть Господь пошлет тебе легкую смерть, — сказал крестьянин и предложил осужденному папиросу, которую тот неуклюже принял скованной рукой. — Когда это должно произойти?

— Нынешним вечером, — ответил коммунист с готовностью.

Затем процессия двинулась дальше. Мы, наблюдавшие за этим эпизодом немецкие солдаты, переглянулись в полном недоумении. Вероятно, пожилая женщина с Поволжья правильно подметила: чтобы понять душу русского человека, мотивы его поведения, требуются другие, не совсем обычные мерки.

На следующее утро нас отвели в район города Бобринца на отдых и переформирование. Из Германии прибыли новобранцы, призванные восполнить наши тяжелые потери в личном составе, а с ними почти сразу и дизентерия.

Госпитали оказались переполненными заболевшими. Первым из моих друзей заразился Кауль, которого я не встречал уже давно, с тех пор как его перевели в особое подразделение другого батальона. Он жаловался на серьезное расстройство желудочно-кишечного тракта, и, когда мы встретились, я воочию увидел, какой он бледный и худой. Мы разговорились, и я рассказал ему о женщине из немцев Поволжья.

— Быть может, она права, — задумчиво проговорил Кауль. — Вполне возможно. Одно не подлежит сомнению: что бы красные ни начинали, они всегда доводят свои дела до логического завершения. В своих действиях они последовательны и беспощадны. Все замыслы они осуществляют с железным упорством и настойчивостью, тогда как мы часто ограничиваемся пространными рассуждениями. Другими словами, красные делают все до конца, мы же во многих вещах застреваем на полпути.

Я искоса взглянул на Кауля, и мне показалось, что он в чем-то переменился.

Последующие несколько дней мы ели, пили и отсыпались. Ежедневные сводки возвещали о нескончаемой серии блистательных побед германского оружия.

Число дизентерийных больных возрастало. Уже вернувшиеся из госпиталей рассказывали жуткие истории об условиях пребывания в лечебных заведениях. Многие пациенты были вынуждены вместо кроватей довольствоваться разостланной на голом полу соломой, не хватало уток, и люди были вынуждены использовать для этих целей солдатские стальные каски.

Как-то утром я поймал себя на том, что с радостью смотрю на свои нормальные экскременты. По-видимому, беда обошла меня стороной, и я был абсолютно здоров. Вскоре пришел приказ, запрещавший пить некипяченую воду и есть арбузы.

Наш период отдыха прервался внезапно. Началось новое наступление, и нам предстояло выдвинуться к Днепру. Когда вечером мы подъехали к реке, я вдруг почувствовал сильное недомогание и поспешил сойти с грузовика. С трудом удалось мне потом найти свою часть в гуще автомашин, скопившихся перед временным мостом у Берислава. После этого уже пришлось еще три или четыре раза бегать в поле. На лбу выступили крупные капли пота, тело сотрясала дрожь. У моста на обочине нам повстречался фельдфебель нашей роты.

— Слышал новость? — спросил он. — Мы только что похоронили Кауля.

У меня болезненно сжалось сердце. Кауля направили в госпиталь для обследования, и на следующий день он умер: не выдержало сердце.

— Сегодня ты жив, а завтра уже готов, — философски заметил фельдфебель. — Будьте осторожны, нам предстоят жестокие бои.

Мы достигли моста в полной темноте, но не успели мы проехать по нему и пятисот метров, как в небе вспыхнуло ослепительным светом множество осветительных ракет. Затем градом посыпались бомбы, взрывы следовали один за другим, справа, слева и повсюду вокруг. А мы сидели не шевелясь в автомашинах, стоявших на мосту.