Тамара Солоневич - Записки советской переводчицы

— В Европе все так ходят, там платков не носят.

— Ишь ты, не носят. Мы бы тоже, может быть, не носили бы, кабы денег побольше было. А почем у них такое пальто?

— Что они спрашивают? — заинтересовалась работница Коти.

Я перевела.

— Сто франков.

— А сколько это на советские деньги?

— Около десяти рублей.

— Вот видишь, а у нас такое и за три сотни не купишь.

Но старая коммунистка поспешила повести нас дальше.

В самом большом зале внизу, где наполняются баночки кремом, а тубочки пастой, все окна были не только закрыты, но вообще устроены так, что их нельзя открыть, сплошные рамы, наглухо замурованные в стены. Жара и духота там стояли ужасные. Я заметила, что у всех от недостатка кислорода утомленные, красные и потные лица. Оказалось, что есть два вентилятора, но один из них сломан и не работает, а другого для такого большого помещения мало.

Француженки тотчас же обратили внимание на плохую вентиляцию, более того, они даже пришли от этого в негодование.

— Как же можно работать в такой атмосфере?

В это время внимание их привлекла старуха, с трудом несшая два ведра с кипятком.

— Мы слышали, что в СССР рабочие после пятидесяти лет получают пенсию. Однако, здесь мы видим старуху, ей уже, вероятно, под семьдесят, а она все еще работает. Что же она, разве не получает ни пенсии, ни пособия по старости?

Я посмотрела на коммуниста, который нас сопровождал по желанию директора, и перевела ему вопрос.

Он на секунду смутился, но быстро оправился;

— Это, видите ли, старая работница, она уже получает, конечно, пенсию, но она хочет еще подработать и вот носит рабочим кипяток для чая.

— Но позвольте, значит, ее пенсия так мала, что ей нужно подрабатывать, иначе она не стала бы работать. Я сама не хотела бы ни за что работать, когда мне будет столько лет, сколько ей.

Это возражение осталось без ответа. Да и что мог коммунист на него ответить?

Дальше стоял большой длинный стол с конвейером посредине. Коммунист был особенно горд этим конвейером и просил меня обратить внимание француженок на это достижение. Собственно говоря, конвейер только двигал баночки для крема, которые надо было вымыть, наклеить этикетку, наполнить кремом, закрыть крышечкой и запечатать еще одной этикеткой. Вдоль стола сидели в два ряда работницы в самых разнообразных и фантастичных одеяниях, от полушубков до спортивных маек включительно. Работали они медленно и за конвейером не поспевали, поэтому его приходилось останавливать. Француженка от Коти смотрела на то, как одна из работниц наполняла баночки, а потом не вытерпела и попросила разрешения сесть на минутку на ее место. Села и надо было видеть, как ловко и быстро она наполняла и закрывала баночку за баночкой. Наши работницы смотрели на нее с недоумением. Я чувствовала, что в их глазах она была барыней, неизвестно откуда свалившейся на их голову.

Наш коммунист куда то вдруг исчез, а мы остановились возле самой неквалифицированной из работниц, той, которая мыла баночки.

Весь облик ее говорил за то, что она недавно из деревни.

Я наклонилась к ней сказала возможно более отчетливо:

— Вот тут приехали из Франции, знаешь — это дальняя страна, две работницы, они так же, как и ты, работают на фабрике. Они хотят знать, сколько ты зарабатываешь.

— Я-то?

— Да, ты.

Лицо работницы как бы оживилось.

— Да, что там зарабатываю. Сорок рублев зарабатываю на месяц.

Я перевела.

— Она, наверное, одинокая?

Мне снова пришлось медленно и отчетливо разъяснить работнице, что у нее спрашивают.

— Какое одинокая. Муж у меня и трое детей в деревне остались. Муж больной, вот и работать пришлось мне. Нельзя ли их попросить, чтобы они похлопотали — нехай мне прибавят.

Я ответила, что, к сожалению, их хлопоты не помогут.

Француженки были возмущены.

— Сорок рублей при целой семье, это чрезвычайно мало.

Кругом на стенах были развешаны нормы выработки. Я сейчас их точно не помню, но знаю, что надо было, вот хотя бы той работнице, перед которой мы сейчас стояли, вымыть несколько тысяч баночек, чтобы получить мало-мальски сносную зарплату. На сорок рублей в месяц она могла по тем временам и при тех ценах питаться только хлебом.

Коммунист постарался отвлечь внимание француженок машинами для наполнения тубочек зубной пастой. Но их нельзя было удивить. Они нашли все грязным, непроветренным и плохо организованным. На их удивленный вопрос, почему же нет квалифицированных работниц, которые работали бы действительно со скоростью, подогнанной к конвейеру, им объяснили, что всему мешает большая текучесть рабочего состава. Коммунист, сам не понимая, что делает ошибку, сказал, указывая на ту же работницу, с которой мы только что говорили.

— Вот эта, например, работает только шесть недель, а уже хочет уходить.

Француженки поняли. И я слышала, как одна другой сказала:

— При такой мизерной зарплате и при такой плохой вентиляции я не выдержала бы и двух дней.

***

Осмотр окончен и мы снова у директора в кабинете. Он распорядился принести по баночке крема и по коробочке пудры «Красная Роза». И как я уже часто замечала, большинство коммунистов, особенно выдвиженцев, понятия не имеют об европейских товарах, и для них советская продукция представляется верхом красоты и изящества.

Поэтому директор поднес парижанкам эти подарки с особенно горделивой миной.

— Покажете там у вас в Париже, как мы работаем.

Баночка с кремом была из простого бутылочного стекла, очень плохо отшлифована, наклейка на ней была безвкусная и уже в уголке отрывалась. А пудра «Лебяжий пух», была в такой безвкусной коробке, что представляла собой тоже довольно жалкое зрелище, особенно для избалованного европейского глаза.

Я помню по себе и по Юре, как мы восторгались немецкой упаковкой шоколадных конфет в 1928 году, когда впервые после революции попали за границу. Такой упаковки и таких оберток в Советском Союзе еще никогда не видали.

Я ждала, что скажут мои делегатки, получив такие «роскошные» подношения.

Но они были слишком хорошо воспитаны, чтобы показать свое пренебрежение. Только работница Коти открыла свою сумочку, вынула оттуда блестящую никелевую вещицу и, улыбаясь, поднесла ее директору.

— А вот наша работа, Коти. Тут губная помадка, пудра, а внизу румяна. Смотрите.

Она нажала пружинку, крышечка отпрыгнула и обнаружила прессованную пудру и губную помадку. Еще одна пружинка, и открылся прессованный кружочек румян.

Директор задумчиво посмотрел на подарок. Его помощник жадно выхватил его у него из рук.

— Это у вас делается? Да, вот это работа! Нам бы так-то!

А несколько дней спустя меня послали с французской делегацией осматривать диспансер для проституток.