Тамара Солоневич - Записки советской переводчицы

— Знаете что, все англичане — ханжи.

Теперь я стараюсь прежде всего получше ориентироваться в столь новой для меня обстановке и узнать, о чем может идти речь на митинге, где мне предстоит переводит. Я с горестью констатирую, что между литературным английским языком, которому меня обучали, и на котором написаны многочисленные английские романы, — и живым, народным английским языком, как говорят в Одессе, «две большие разницы». К тому же выясняется, что делегаты были избраны по одному от всех угольных районов Англии и диалекты их разнятся между собой значительно больше, чем, например, наш вологодский акцент от, скажем, конотопского.

Вот подходит к нашей группе седой старик, мило мне улыбается и произносит длинную фразу. По тону слышно, что он меня как то приветствует, но я, ей-Богу же, ничего не понимаю.

— Это наш председатель, мистер Лэтэм.

— Из какого района? — решаюсь спросить я.

— Из Ланкашайра.

— А вы, миссис Честер?

— Из Ноттингэма.

— Вы не знаете, кто именно будет произносить речи на митинге, куда мы сейчас поедем?

— Я и мистер Джонс.

Вот почему Игельстром оставила меня с этими двумя. Она, вероятно, подумала, что мне лучше заблаговременно ознакомиться с их говором. Ну, не дай Бог, мне дали бы попервоначалу переводить этого самого Лэтэма. При одной мысли об этом, у меня холодеют ноги и сердце часто-часто бьется.

— Миссис Честер, не можете ли вы мне сказать вкратце о чем именно вы будете сегодня говорить? Вы сами понимаете — я сегодня первый раз буду вас переводить, может быть кое чего не пойму.

— Oh, well, я вам скажу.

В трех словах она передает мне содержание речи. Тот же вопрос я задаю и Джонсу.

Игельстром зовет меня к себе. Подводит к женской группе и особенно любезно подталкивает к высокой англичанке с рыжими волосами.

— Это миссис Кук.

Кто в то время в Москве, да и во всем СССР, не слыхал о Куке? Советские газеты были в 1926 году полны сообщениями о «великой стачке английских горняков», которая длилась, кажется, около девяти месяцев и кончилась в ничью, несмотря на 12 миллионов золотых рублей, вырванных из рта у голодающих русских рабочих и крестьян и переведенных Великобританской Федерации горняков в Лондон. Артур Джордж Кук был героем дня, он был генеральным секретарем Федерации и главным вдохновителем и руководителем забастовки. Его жена приехала с делегацией, и это с ней меня теперь познакомили. Нужно заметить, что она не оказалась достойной своего мужа. Очень застенчивая и недалекая, не умевшая и двух слов связать, она старалась держаться совершенно в стороне. На многочисленных митингах в Донбассе, Грозном и в Баку, большевики всегда старались козырять ею, как некоей сенсацией, перед собравшимися русскими шахтерами и нефтяниками. Результат получался неизменно самый плачевный. Миссис Кук отмахивалась руками и ногами, краснела, бледнела, забивалась в самые задние ряды, а когда ее почти насильно выталкивали вперед, она слабым, еле слышным голосом произносила всегда одну и ту же фразу:

— Приветствую вас от имени английских горняков и благодарю вас за вашу помощь.

Большего от нее за сорок дней путешествия по широким российским просторам никто добиться не смог.

Игельстром отозвала меня на минутку.

— Вы когда-нибудь уже переводили?

— Никогда. И боюсь, что не сумею.

— Ну вот, глупости. Возьмете карандаш и блокнот. Старайтесь записывать возможно более подробно, что будет говорить делегат. Затем переводите, главным образом, громко, чтобы было слышно в самых отдаленных углах.

— Я вдруг я чего-нибудь не пойму?

— Добавите от себя. Не так страшно.

Софья Петровна захлопала в ладоши, точно классная дама в институте и стала просить делегатов поскорее одеваться, так как рабочие на «АМО» уже ждут. Все засуетились. Сошли вниз. Перед подъездом уже стояла вереница автомобилей. Если в 1937 году в Москве становятся в очередь перед стоянкой такси, чтобы получить автомобиль, то в 1926 году автомобиль, даже в Москве, был еще большой редкостью. Кроме крупных советских сановников в автомобилях почти никто не ездил. Но для делегатов машины были всегда готовы. И напрасно. Как то в Юзовке нам подали несколько экипажей, запряженных добрыми донскими конями. Надо было видеть восторг наших англичан. Оказывается, в Англии на лошадях уже почти никто не ездит и большевики доставили бы им гораздо больше удовольствия, предоставив к их услугам конный способ передвижения. Но в СССР, наоборот, автомобиль считался, да и до сих пор считается, верхом шика.

Огромный заводской двор, со всех четырех сторон окруженный корпусами, весь запружен шумящей разноголосой толпой. Обеденный перерыв использован для митинга, на котором должны выступать делегаты английских горняков. Около выхода из управленческого отдела сооружена высокая деревянная эстрада. Представители заводского комитета и директор завода встречают делегацию у подъезда завода и провожают прямо во двор.

Игельстром отзывает меня в сторону.

— Вы знаете, наши товарищи иногда выражаются не очень политически-четко, так вы при переводе… округляйте литературно…

Начинается митинг. На платформу взбирается председатель завкома, средних лет рабочий. Он сильно волнуется — как же не волноваться, перед иностранцами придется выступать. Англичане группируются около Игельстром и меня, ждут перевода. По мере того, как он говорит, мы переводим, так что для англичан пропадают и его крикливые, почти истерические выкрики: «Товарищи, наши английские товарищи, угнетаемые капиталистами, стонут в великой борьбе. Товарищи, кровожадные акулы буржуазии морят голодом их детей, а когда они протестуют, гноят их по тюрьмам». Я стараюсь переводить точно, в своей неопытности полагая, что может быть оратор скажет что-нибудь значительное, чего нельзя пропустить. Первое время мне очень трудно, так как я еще не совсем «подкована» в трафаретных марксистских и «классовых» выражениях, но англичане, невидимому, понимают, во всяком случае, сочувственно кивают головами.

— Товарищи! Да здравствуют наши бастующие братья! Да здравствует международная революция! Да здравствует единство рабочего класса!

Бурные аплодисменты.

— Товарищи! Слово предоставляется английскому горняку Джонсу.

Игельстром подталкивает моего англичанина, сует мне в руку блокнот и карандаш. Боже, как страшно!

— Comrades, I greet you in the name of the British mineworkers… [2] Товарищи, приветствую вас от имени английских горняков.

Я начинаю судорожно записывать. Мой оратор говорит страшно быстро, пересыпает, как и все англичане, остротами, меткими словечками, пословицами. Мелькают какие-то совершенно мне незнакомые слова. «Что же я буду делать? Как же я все это переведу. Кое-что улавливаю, но далеко, ах, далеко не все. Откуда мне знать, например, что ТЮК (TUC, это Trade Union Council, [3] Совет профессиональных союзов. ЭМЭФДЖИБИ (MFGB) — Miners Federation of Great Britain, [4] Федерация Горняков Великобритании. а ЭЙ ДЖЭЙ (A. G.) Arthur George, как запросто называют горняки своего секретаря? Сердце мое проваливается куда-то в тартарары, руки и ноги холодеют. Как-то я выберусь из этого ужасного положения?»