Роберт ван Роосбрек - Вильгельм Оранский. Мятежный принц

То, что Иоганн Нассау хорошо видел эту опасность, а Вильгельм Оранский — нет, возможно, объясняется бургундско-габсбургским воспитанием принца. То, что Оранский после смерти Анжу сразу же решил продолжать переговоры с французским королем Генрихом III, доказывает сильную, но, правда, вынужденную профранцузскую направленность политики принца.

Голландия, Зеландия и Утрехт не хотели французского господства, отсюда их желание избрать сувереном страны Оранского, а не Анжу! По этой причине был подорван Генералитет. И принц соглашался с решением, что впредь в Голландии и Зеландии будет разрешена только кальвинистская религия. Что касалось Генералитета и религиозной терпимости, то Оранский далеко ушел от исходного пункта своей политической карьеры. Произошло так, что ни один из тех, кто когда-то предложил этот французский курс — дю Плесси-Морней, Ланж и Марникс Сент-Альдегонде, — больше не объявляли себя его сторонником. Альдегонде еще до этого понял свою ошибку, дю Плесси-Морней окончательно отказался от союза с Анжу. Впрочем, аргумент в пользу герцога (возможный брак французского принца с Елизаветой Английской) отпал.

То, что Оранский, несмотря ни на что, придерживался этой линии, как писал его друг Пауль Бюис — «по необходимости и потворству», стало для него политическим злым роком. И в конце концов не французская помощь содействовала Генералитету после смерти Оранского!

«Во славу Господа и короля, содействовать и укреплять всеми нашими силами общую свободу, благополучие и привилегии Нидерландов». Эти слова Оранского, часто повторяющиеся в разных вариантах в его манифестах, заявлениях и призывах, содержат политическую программу принца. Слова «и короля» с 1576 г., вставленные из уважения к общественному мнению, правда, в 1581 г. официально исчезли.

С чрезвычайной настойчивостью принц продолжал борьбу, «чтобы в будущем эта страна управлялась, соответствуя своим законам и привилегиям. Эти законы — почитаемые и древние, основаны на божественном праве и «естественной справедливости». Король тоже должен уважать и охранять эти привилегии, и раз он их нарушает, то наносит ущерб свободе, поэтому узы верности и повиновения между монархом и подданными разрываются. Этим соображением Оранский обосновывал оправдание восстания.

Еще в 1567 г. у принца возник вопрос: «Должен ли я сопротивляться королю, а следовательно, своей собственной власти?» В конце 1566 г. депутаты кальвинистов вместе с представителями дворянства утвердительно ответили на вопрос о праве на восстание. Для Оранского же прошло добрых 10 лет, прежде чем он по внутреннему убеждению одобрил сопротивление королю.

Принц утверждал, что раньше он боролся исключительно против плохих, недостойных представителей и слуг короля. Оранский долгое время был убежден, что король не знал о пренебрежительном отношении к провинциям в Нидерландах. Вплоть до 1577 г. он настаивал на этом тезисе, бывшем, по нашему мнению, фикцией, которой он пользовался для того, чтобы отвести от себя обвинение в восстании против суверена. Вильгельма оправдывал свою борьбу против наместника тем, что она является «необходимой защитой», правом «на самооборону». Весьма показателен в его письмах переход от права на самооборону к праву на восстание. Во всяком случае, для него бесспорно, что тирания не имеет права требовать повиновения подданных. Произведения гугенотов утвердили принца в этом мнении. Французские публицисты Юбер Ланже и дю Плесси-Морней, соавторы знаменитого пропагандистского памфлета «Требования к тиранам», вышедшего под псевдонимом «Стефан Юний Брут», были постоянными соратниками Оранского и жили в непосредственной близости от него.

Брабантский принц полагал, что для отношений «государь — подданные» величайшее значение имело указание на брабантскую привилегию в «Вlijde Intrede» 1356 г., где, по его мнению, содержались основания его тезиса о праве на революцию. Оранский пространно защищал право на восстание в своей «Апологии». Учение борцов против королевского абсолютизма, — согласно которому вся власть передавалась в руки сословий и штатов, постепенно приобретало влияние в Нидерландах. Иоганн Нассау еще в 1578 г. считал, что король или губернатор должен избираться Генеральными штатами. Принц в 1577 г. заявил, что королю следует оказывать повиновение до тех пор, пока он уважает и защищает привилегии и свободу!

Отец отечества!

С этим почетным титулом принц вошел в историю не только временной Республики Объединенных провинций, но вообще и в историю нидерландского народного сообщества. Его сторонники стали свидетелями, как это сообщество в духе Генералитета после смерти принца распалось, и разделение, к сожалению, сохранилась, исключая небольшой перерыв (1815–1830 гг.).

Человек, который признал и отстаивал Генералитет и руководил нидерландским народом в его борьбе за свободу, защищал и воодушевлял его, заплатил за все непомерную плату. Неизвестный поэт (возможно, Марникс Сент-Альдегонде) посвятил принцу героическую песнь, родившуюся в 1572 г. в разгар жестоких сражений. О многом говорит то, что песнь «Вильгельм Нассау» с течением лет превратилась в национальный гимн Нидерландов.

Государство Нидерланды, республика или монархия, никогда больше не стало политическим сообществом, которое задумал и определил своей целью принц. Провинция Брабант, где он как первый дворянин хотел сыграть выдающуюся роль своих предков, позже отделилась от свободного нидерландского сообщества и часто даже порабощалась кальвинистскими победителями. По сути дела, в начале существования республики правящим сословиям, регентам, штатам и штатгальтерам, сыновьям и внукам принца было чуждо общее понятие толерантности, которую принц предполагал и хотел добиться. Религиозная свобода, подходящая кальвинистским победителям, означала несвободу для католического большинства жителей. Этот прискорбный факт показывает, насколько новым для того времени был «дух терпимости» Оранского.

Для политической организации Нидерландов суждения принца стали основой развития «демократических течений». Борьба за их становление потребовала многих жертв, но эти жертвы не являлись бессмысленными. Часть Нидерландов, вырвавшаяся из когтей Испании, быстро развилась в западную республику с привилегиями и свободами «современнейшего» характера и прежде всего со свободой совести, которая, возможно, была еще не абсолютной, но без принуждения и инквизиции. Народ, дворянство и горожане стали опорой нового свободного режима.

Не всегда легко понять мысли принца и проследить за ними. Уже указывалось на то, что он как аристократ придавал большое значение участию дворянской элиты в управлении страной. Оранский считал, местные «знатные сеньоры» должны привлекаться в правительство Государственным советом и орденом Золотого Руна; помогать королю и быть представителями, наместниками монаршей власти. Этот государственный метод управления Оранский поддерживал еще в начале, в 1559–1567 гг. Он открыто не одобрял действия герцога Альбы, ведь его политика преследовала цель отстранения древнего дворянства от управления страной. Принц полагал, что дворянство призвано и обязано взять на себя руководство освободительной борьбой под лозунгом «Долой чужеземную тиранию!». Несмотря на это, известно, что содействие дворянства было очень скромным. Можно считать, что более позднее резкое суждение Оранского о феодальном дворянстве родилось из этого разочарования. История отделения от «недовольных» тоже неблагоприятно повлияла на мнение о дворянстве, а события в Гронингене и Гельдерне его только усилили: дворяне слишком часто принимали сторону испанцев. Еще в 1559 г. Оранский пытался бороться с этим и способствовал росту влияния генеральных штатов. Во время восстания он расширил их полномочия. В различных оправданиях и мемуарах (1568 г.), а также в «Апологии», подробно описаны полномочия Генеральных штатов: они являлись органом власти, который осуществлял управление от имени короля. Из нее мы узнаем, кому было предоставлено право решать вопросы денежных средств, религии и войны. В тревожные годы после 1578 г. принц в своих выступлениях перед Генеральными штатами неоднократно указывал на их всестороннюю ответственность. В Гентском договоре и в некоторых манифестах этого времени зафиксирована роль Генеральных штатов во многих решениях. 24 ноября 1578 г. и 18 июля 1579 г. в своей речи он дважды разъяснил задачи Генеральных штатов, в основном, чтобы изобличить имеющиеся ненужные уступки обособленности. На переговорах относительно передачи графской власти над Голландией и Зеландией (на Утрехт это не распространилось) тоже был сделан особый упор на право вмешательства Генеральных штатов.