Гарри Каспаров - Безлимитный поединок

Ботвинник рассказывал мне, что Ласкер однажды выбросил часы, которые спешили, сказав при этом: «Терпеть не могу, когда врут. Часы должны показывать точное время».

Да, гроссмейстеры порой выглядят эксцентричными, бывает, даже не от мира сего, но вспомним утверждение Спасского: у всех великих шахматистов трудные характеры. Эта трудность возникает именно потому, что в шахматах одна сильная личность встречается с другой сильной личностью и стремится к психологическому превосходству как одному из факторов достижения победы. В таком столкновении — высекаются искры…

Ботвинник писал в 1981 году: «Карпов очень хорошо считает варианты. Но его главная сила не в этом: он заметно превосходит Каспарова в позиционном понимании. Еще будучи совсем юным, Карпов уже демонстрировал прекрасное понимание позиционных принципов; он не имеет себе равных в искусстве гармонично располагать фигуры. Его фигуры обычно неуязвимы, в то время как фигуры соперника подвергаются постоянному давлению. В этом отношении стиль Карпова значительно лучше, чем Петросяна, который, достигнув абсолютно безопасной для себя позиции, терпеливо ждет ошибки соперника. Карпов не ждет: он играет активно».

Когда писались эти строки, Карпов находился в зените славы и уже шесть лет носил чемпионский титул. Ему было около тридцати, а я стоял на пороге своего совершеннолетия.

До нашего марафона, который начался тремя годами позже, мы встретились за доской еще лишь однажды. Это было в том же, 1981 году на московском «Турнире звезд», проходившем в великолепном Центре международной торговли. По воле жребия партия игралась в последнем туре, но ничего не решала, так как Карпов уже обеспечил себе общую победу. На 18-м ходу мы подписали мир. Я играл удачно до своего дня рождения, который пришелся как раз на середину турнира, но тут «сбился с ноги»: не довел до победы партию с Андерссоном, проиграл Петросяну. В итоге разделил 2—4-е места с Полугаевским и Смысловым.

Пока Карпов готовился к очередной схватке с Корчным, которая должна была состояться в конце года в Мерано, я успешно выступил на молодежном командном чемпионате мира в австрийском городе Граце, показав лучший индивидуальный результат: восемь побед при двух ничьих!

Американский мастер Эрик Шиллер весь турнир внимательно присматривался ко мне, и я приведу несколько его зарисовок с натуры, чтобы читатель мог представить себе, каким я виделся в то время со стороны.

«Именно на этом чемпионате я увидел, что Каспаров верит в приметы. Похоже, он, как Самсон, думает, что бритье плохо отражается на его результатах. Поэтому после ничьей с Куатли, на игру с которым он пришел гладко выбритым, Гарик стал принимать более богемный вид. Тогда он снова стал выигрывать и закончил турнир, набрав 90 процентов очков против соперников хорошего международного уровня…

Две наиболее впечатляющие партии Каспаров сыграл с англичанином Спилменом и американцем Федоровичем. В игре с Федоровичем проявился важный элемент его стиля: когда Джон попал в цейтнот и его фигуры начали вязнуть на ферзевом фланге, Гарик решил немножко поиграть на его цейтнот. Эта тактика удалась блестяще.

Каспаров очень интенсивно настраивается на игру перед самым началом партии. Он заранее занимает место за столиком, глубоко сосредоточивается. Лицо, которое только что было спокойным и безмятежным, вдруг начинает излучать напряжение…

Вне турнирной обстановки все совсем иначе. Он с удовольствием играет блиц, хотя видно, что ему быстро надоедает это занятие, если противники слабые. Лучшие американские блицеры единодушны {35} в том, что он в этом деле великолепен. Гарик говорил мне, что у него вызывает интерес только один блиц-партнер — Карпов. Его уверенность в себе безгранична, но никогда не переходит в высокомерие. И он до сих пор преклоняется перед Фишером. Могу еще добавить, что Гарик не любит больших скоплений людей…

Гарик — отличный педагог. В Граце он прочитал лекцию, в которой проанализировал несколько партий шахматистов из стран третьего мира. Его демонстрация педагогического метода Ботвинника была превосходна, а практические советы оказались полезными. Моя собственная игра в течение последних месяцев заметно улучшилась, а ведь я был всего лишь переводчиком…

Литературный стиль Каспарова резко отличается от фишеровского, а его образованность гораздо выше. Он заядлый любитель чтения, и в его чемодане всегда полно книг».

Да, я повсюду возил с собой книги: труды по истории, мемуары, томики стихов моего любимого Лермонтова… Я всегда стремился больше узнать о странах, в которых мне доводилось бывать. Помню, в Эскориале, резиденции испанских королей, я по школьной привычке… стал подсказывать гиду. Благодаря природной памяти я помнил каждую вычитанную в книге дату. Позже я научился держать свои знания при себе. Но мальчиком сдержаться не мог. Это не было бахвальством: просто мне не терпелось поделиться своими знаниями со всеми вокруг.

Когда мне было лет шестнадцать-семнадцать, я с большим удовольствием общался с дворовыми ребятами. Смелые, лишенные предрассудков, то были дети улицы. Они считали меня своим и бесхитростно восхищались мной. Им ничего не надо было от меня, кроме общения, и это подкупало. Они внимательно слушали мои рассказы о писателях и актерах, о других знаменитостях, с которыми мне приходилось встречаться. При некотором пренебрежении к общепринятым нормам в их среде царил культ справедливости, свой неписаный кодекс чести. Именно с ними создавалась атмосфера искренности и раскованности. Кстати, уже тогда я заметил, что мне легко общаться с руководителями высокого ранга и с уличными ребятами, но не с теми, кто «между ними»…

Вспоминая далекую теперь юношескую пору, я вижу, что тогдашние мои жизненные представления обо всем, что не касалось шахмат, были весьма туманны. Из чего состояла моя жизнь? Из бесконечной смены самолетов, городов, гостиничных номеров, турниров… Остаются в памяти обычно проблемы, а мои проблемы были связаны с шахматной доской. Конечно, я чувствовал, что становлюсь знаменитым, и не буду притворяться, будто мне это не нравилось. Хотя я и стал избегать людных мест. Мой друг Вадим Минасян сетовал на то, что мы не можем, как прежде, просто погулять по Баку: нас постоянно останавливали — кто побеседовать, кто поздравить, кто пожелать удачи. Потом то же самое стало происходить и в других городах.

Отношение к славе обычно меняется со временем: сначала она приятна, потом начинает раздражать, затем воспринимается спокойно и, наконец, она становится повседневностью, и ее просто перестаешь замечать.

Целью моей очередной поездки в 1981 году был голландский город Тилбург, где организаторы всегда собирали сильный по составу турнир. До этого мне очень помогал фактор неожиданности — никто не мог поверить, что сидящий напротив юноша может представлять серьезную опасность. Да и мои партии были еще малоизвестны зарубежным шахматистам. Но теперь ситуация изменилась. Мое имя бежало впереди меня, соперники стали готовиться к встречам. К тому же ведущие гроссмейстеры в большинстве своем оказались дьявольски изобретательны. Впоследствии я понял, насколько полезным и, главное, своевременным был этот «провальный» турнир, ставший ступенью в моем шахматном развитии. Но тогда, в Тилбурге, я испытал нечто похожее на шок. Ведь я не привык проигрывать.