Г. Штоль - Шлиман. Мечта о Трое

Прежде вопрос стоял так: что является более надежным свидетельством — холм Гиссарлык или Гомер? Считали, будто Гомер был только поэтом, дававшим волю поэтическим преувеличениям и домыслам. Но это было несправедливостью по отношению к величайшему из поэтов. Как это возможно, чтобы Гомер, который с надежностью очевидца описывает троянскую равнину с ее холмами и бухтами, реками и пастбищами, с величайшей достоверностью описывает и все далекие окрестности, вплоть до наблюдаемых и поныне климатических особенностей, описывает украшения, оружие и утварь точно такими, какими их и нашли, — только в одном очень сильно отходит от действительности, а именно — в описании Трои?

Какова Троя по его описаниям? Он называет ее «обширной», «красивой», «прекрасно построенной», «цветущей», «хорошо населенной», «широкоуличной», «открытой ветрам». И неужели из всего этого ничто, кроме ветра, не соответствовало действительности? А все остальное он просто присочинил, описывая сгоревший город, который, даже если и считать, что он рос в вышину и состоял из шестиэтажных домов (а тому нет совершенно никаких доказательств), то и тогда никак не мог бы вместить больше трех тысяч жителей? Если внимательно приглядеться к остаткам сгоревшего города, то приходишь к выводу, что несколько тысяч человек взяли бы его в несколько дней или в крайнем случае недель. Вести ради этого десять лет войну и собирать свыше ста тысяч героев прямо-таки смешно!

И далее: никогда бы гибель столь небольшого поселения, лежащего среди десятков крупных городов Малой Азии, не вдохновила бы поэта на создание таких песен, никогда бы она тысячелетиями не жила в преданиях. Но Троянскую войну нельзя объявлять мифом, ибо даже такой серьезный и осторожный историк, как Фукидид, считает ее достоверным событием. Даже относительно ее датировки 1180 годом до нашей эры среди древних авторов царит единодушие, хотя обычно они так же спорят друг с другом, как и нынешние профессора.

Итак, единственный строго логичный вывод: если Гомер прав, за что говорят все прочие признаки, то, значит, ошибся Шлиман, когда объявил Троей найденный им сгоревший город!

Но забыто еще одно доказательство того, что Троя была большим городом — не говоря уже о египетских источниках, — десять кладов, которые блестяще оправдывали другой данный Гомером Трое эпитет — «златообильная». Нет, при всех обстоятельствах надо продолжать раскопки, чтобы выяснить это противоречие и окончательно решить троянский вопрос!

Наконец благодаря упорству и терпению дипломатов, выступавших единым фронтом, удается выхлопотать новый фирман. Шлиман получает его в конце октября 1881 года, а в конце февраля, когда в Афинах еще не кончилась зима, уже приезжает в Трою.

Его сопровождает доктор Вильгельм Дёрпфельд, который сам предложил Шлиману, чтобы тот взял его на работу сразу на несколько лет: «Я не могу представить себе чего-либо заманчивее возможности помогать вам при ваших блестящих раскопках», а также архитектор Иозеф Хефлер и три дельных смотрителя. Мажордом и начальник финансов все тот же верный Николаос Зафирос, который принимал участие еще в первых раскопках Трои. К ним надо прибавить приехавших из Афин слугу Эдипа и кухарку Иокасту, тележника, плотника и десять крепких и храбрых турок из Кале-Султание в качестве охранников, ибо разбойничьи нападения в Троаде все еще продолжаются.

Лондонские Шрёдеры прислали огромное количество консервов — мясо из Чикаго, персики из Калифорнии, сыр и языки из Англии, вдобавок двести сорок бутылок эля — его никто не пьет, и расправляться с ним приходится одному Шлиману. Вино доставляют из близлежащих деревень, картофель и шпинат везут через Кале-Султание нз Италии. «Летом крестьяне приносят бобы, фасоль и артишоки — единственные овощи, которые произрастают в Троаде. Даже горох приходится заказывать и доставлять из-за моря.

Бараки «Шлиманополиса» в наилучшем порядке — всю зиму их охранял сторож. Осмотр инструмента тоже доставляет удовлетворение.

На рассвете 1 марта 1882 года у бараков стоят сто пятьдесят человек. Они получают инструмент и ждут распоряжений. Шлиман внимательно их разглядывает, прикидывает, сколько среди них греков и сколько турок, — это ведь важно из-за праздников! — сердечно приветствует своих старых знакомых, осведомляясь о женах и детях, и расспрашивает новичков, откуда они явились.

Шлиман идет с рабочими на холм. Вырытые в 1879 году канавы для отвода дождевой воды хорошо сохранились, и ничто не разрушено ни ливневыми потоками, ни людской глупостью.

— Н-да, — говорит Шлиман и смотрит на обоих своих архитекторов. Хотя в Орхомене он уже и работал с такого рода специалистами, но все же здесь они — явление совершенно новое. И, откровенно говоря, он испытывает некоторую робость, ожидая, что скажут эти специалисты о результатах его многолетних трудов. — Н-да, господа, я думаю, мы начнем вот у этой стены сгоревшего города и пойдем за ней следом. Может быть, она действительно идет дальше и тем самым увеличивает территории третьего слоя.

Но Дёрпфельд отрицательно качает головой.

— Это, на мой взгляд, господин Шлиман, имеет мало смысла. Мы должны начать сверху и снимать камень за камнем, пласт за пластом. Только так, да и то не наверняка, мы сможем отличить одни слой от другого. При этом мы тогда сможем сразу собрать и, возможно, снова составить вместе все, что осталось от греческого и римского поселений.

— Но ведь это, господин Дёрпфельд, совершенно не входит в нашу задачу!

— Я сожалею, что мне в первый же день приходится вам возражать. Для археолога важна каждая мелочь, а особенно здесь, в Трое, где все так беспорядочно перемешано. Вчера, к сожалению, я успел произвести только очень беглый осмотр, но все же у меня сложилось впечатление, что жители некоторых позднейших поселений, выравнивая поверхность холма для своих построек, сносили сюда строительные остатки из более глубоких слоев или со склонов. Взгляните-ка, вот совершенно неолитическое пряслице, вот черепок микенского типа, вот ручка аттического лекифа, вот донышко римской чаши. И все это я собрал на поверхности, там, где вы еще не производили раскопок!

Шлиман рассеянно кивает. Ему кажется, будто этот молодой человек легко и осторожно заберет у него инициативу из рук. Но ведь Дёрпфельд прав — как это он сам до этого не додумался! Правда, если бы он руководствовался такими принципами, то и сегодня, спустя десять лет, он едва ли бы добрался до лидийского поселения. Шлиман соглашается с Дёрпфельдом вяло, без всякого подъема.

— Если вы не возражаете, — снова начинает Дёрпфельд, — то большей части рабочих, которых вам в первые дни почти нечем занять, мы велим прежде всего убрать мусор и землю с того склона.