Иван Гобри - Лютер

К аналогичному выводу пришел и Андреас Гиперий, которого Деллингер называл самым выдающимся протестантским теологом Марбургского университета, расположенного на землях ландграфа Гессенского: «Трудно найти сегодня хотя бы один немецкий город, в котором не обнаружилось бы множества школ, сект и церквей, носящих имена своих основателей. Каждый более или менее известный проповедник или богослов имеет собственную школу! Сапожники, ткачи, горшечники, каретники собираются в кабаках и прочих публичных местах и ведут смелые диспуты и споры о божественном».

В результате, полагал он, люди начинают задаваться вопросами об основах религии, но не знают, к кому обратиться за помощью. Сторонников нового вероучения он делил на три категории. Первые попадают в плен лжеученым и навсегда проникаются их порочными идеями; вторые, отчаявшись найти непротиворечивое учение, погружаются в хаос сомнений; наконец, третьи, устав от бесконечных споров догматиков, вообще отвращаются от религии. Похоже, отмечал Гиперий, последняя категория самая многочисленная, потому что редко встретишь человека, у которого имеется дома собственная Библия, и еще реже — такого, кто, имея эту книгу, хоть раз удосужился ее открыть.

К числу пасторов, всю свою жизнь, подобно Лютеру, терзаемых сомнениями и тревогами, принадлежал и Матиас Флаций по прозвищу Иллирик. В Виттенберг он приехал в 1541 году и преподавал в университете древнееврейский язык. «Вместо одного папы, — писал он, — теперь у нас их целая тысяча: столько же, сколько князей, магистратов и сеньоров. Все они исполняют — одновременно или поочередно—и церковные, и светские обязанности. Вооружившись скипетром, мечом и гневом Господним, они диктуют нам, чему мы должны учить народ в церкви... Иногда мы пытаемся жаловаться, что в нашем учении и в нашей Церкви царит анархия, а наши споры вызывают смущение совести и брожение умов. Увы! Наши жалобы натыкаются на глухую стену непонимания. Слишком развращены умы, слишком неправедны сердца, а молодежь с молоком матери впитывает закваску заблуждений и порока».

В пылу богословских споров никто уже не вспоминал о милосердии. Диспуты превращались в склоки, склоки вели к расколам, а за расколом следовали взаимные оскорбления, обвинения, отлучения... «Лютеран и цвинглиан разъединяет зло еще более опасное, чем раскол, — писал Меланхтон. — Я говорю об охватившем нас состоянии всеобщей анархии, в результате которой, как говаривал Еврипид, никто никому не желает подчиняться». Он же отмечал, что «по самым ничтожным поводам» вспыхивают самые жестокие споры. Находятся и такие, кто превращает эти распри в «свое единственное занятие». Возможно ли в подобных условиях сохранить авторитет Церкви? «Невероятно трудно исполнять миссию руководителя в обстановке вражды, разногласий и ненависти, царящей среди людей, которые своим усердием и единодушием должны давать остальным поучительный пример».

Витцель, которого Гиперий отнес было к третьей категории, но который не отвернулся от религии, а вернулся в лоно католицизма, с едкой иронией говорил о непрекращающемся дроблении лютеранского учения. Раскол на секты и отсутствие согласия даже внутри отдельных фракций, считал он, нагляднее всего свидетельствуют о том, чего стоит это предприятие. Ученые мужи ссорятся друг с другом, каждый преследует исключительно личные амбициозные цели, а народ окончательно теряет голову, не понимая, кому и во что верить. Даже их апостолы, снедаемые взаимной ненавистью, никак не могут договориться между собой. Нет ни единого пункта, по которому один пастор мог бы согласиться с другим.

Чрезвычайно трудно описать все ветви, направления, секты и конфессии, выросшие из общего лютеранского ствола, а затем окончательно отломившиеся от него. Разумнее всего, очевидно, было бы воспользоваться научным методом классификации по принципу особенностей того или иного учения. Однако мы, как уже упоминалось, пишем не богословский трактат, а личную биографию Лютера, а значит, этот метод нам явно не подходит. Оставив в стороне длинный ряд интересных, с теоретической точки зрения, сект, сосредоточим свое внимание на конкретных людях, сыгравших ту или иную роль в жизни Лютера.

Самой большой «головной болью» для него с самого начала стала группировка анабаптистов. Они не только расходились с ним по ряду основополагающих позиций, таких, как отношение к крещению и евхаристии, но и всем своим агрессивным поведением отталкивали Лютера. Их революционный дух шел вразрез с выдвигаемым им принципом покорности политической власти. Между тем благодаря своему бунтарству они завоевали огромное влияние в широких народных массах, тогда как виттенбергские богословы, напротив, лишились значительной части своей паствы среди крестьян и рудокопов. Дальнейшие события показали правоту Лютера. Основоположник анабаптизма Мюнцер погиб, а вместе с ним погибли и поверившие в него мятежные крестьяне. Тем не менее движение анабаптистов со смертью Мюнцера отнюдь не прекратило своего существования. Из Саксонии его последователи бежали кто в Нидерланды, кто в Мюнстерское епископство, кто в Вюртемберг, кто в Швабию, кто в Баварию, кто в Австрию. Их, конечно, преследовали, бросали в тюрьмы, многих казнили.

При всей своей ненависти к анабаптистам Лютер не мог не восхищаться их мужеством, позволявшим им с легким сердцем переносить любые мучения. «Новая секта анабаптистов, — писал он в декабре 1527 года, — растет не по дням, а по часам, а все благодаря отваге живущих и героизму гибнущих от огня и воды». В январе 1528 года он добавлял: «Наверное, Бог простит этих несчастных, попавших в сети сатаны. Их не берут ни меч, ни огонь. Сатана беснуется, словно наступает конец времен». В мае он записал, что, по его мнению, твердость и бесстрашие анабаптистов перед лицом смерти есть дело рук дьявола. Вот мученики-лютеране ведут себя совершенно иначе и принимают смерть с кротким смирением.

Экстремизм этой секты в конце концов привел к тому, что ряды ее истаяли. Глава южногерманских анабаптистов, ткач Августин Бадер, называвший себя Пророком и намеревавшийся с помощью турок сделаться королем, в марте 1530 года за подстрекательство к бунту был приговорен к смерти—в городе Штутгарте с него живого каленым железом содрали кожу. Вожак вестфальских анабаптистов Бернгард Ротманн занял со своим войском Мюнстер, где к нему присоединились эльзасцы во главе с Мельхиором Гофманном, прозванные поэтому мельхиористами. Они намеревались основать Сионское царство в Страсбурге, а когда этот план рухнул, перебрались в Мюнстер. Все эти революционеры-леваки, пользуясь современной терминологией, состояли из хиппи, утопистов и террористов. В древнем городе Каролингов они повели себя весьма агрессивно: заняли церкви и монастыри, запретили богослужение по католическому обряду, перебили статуи и витражи, сожгли священные книги и священнические одежды, установили общность жен и приступили к конфискации имущества горожан. Некий голландец по имени Ян Лейденский объявил себя царем Нового Сиона. Франц фон Вальдек, князь-епископ Мюнстера, осадил город, а 23 июня 1535 года взял его штурмом. Главарей казнили, остальных бросили в тюрьму или отправили в ссылку.