Иван Гобри - Лютер

Но ведь это он придумал, распространил и продолжал защищать целое учение, ради которого не побоялся пойти на отлучение от Церкви! Неужели он мог сомневаться в своей правоте? «Я ни в чем не убежден, — отвечает он. — Вот Христос, да, Он убежден. Поразительно, но в то время, как я сам не в состоянии осмыслить свое учение, мои ученики бахвалятся, что знают его назубок!» К 1534 году он дошел до того, что по поводу оправдания верой, покрывающей все грехи, — краеугольного камня своей доктрины, созданной в поисках мира с собой, так, впрочем, и недостигнутого, написал: «В своем кругу мы и сами веруем в наше учение вопреки себе, хоть и провозглашаем его истинность народу». Точно так же, щедро делясь со всеми желающими советами о том, как лучше избегнуть дьявольских козней, сам он в схватке с лукавым демонстрировал бессилие: «Меня бесит, что я так и не научился с помощью Иисуса Христа изгонять из души дурные мысли и одолевающие меня соблазны. Выходит, что я сам не владею тем искусством, которое столько изучал, о котором столько написал и которому учу других».

В 1537 году его настиг новый приступ болезни, которую он именовал «болезнью духа». В течение пятнадцати дней он не мог ни есть, ни пить. Бог стал казаться ему врагом, а в мыслях воцарился такой хаос, что он уже не понимал, кто же в него вселился. «Невозможно разобраться, дьявол ли Бог, или Бог — дьявол». Временами на него накатывала настоятельная потребность разобраться в вопросе существования Бога. «Дьявол порой приводит мне такие аргументы, что я начинаю всерьез сомневаться, а есть ли Бог». В 1538 году его мучила «ежедневная агония». Злобный дух являлся ему во всех видах и формах: то пылающим факелом, блуждающим в сумерках, то жирной черной свиньей, бродящей у него под окнами... В 1539 году доктор Мартин Лютер, сидя за семейным обедом, говорил своим обычным сотрапезникам: «Против нас действуют сильные противники и могущественные враги. Это бесы, коих не счесть, столь велико их число. Они страшно ловки и опытны».

Изматывающее, длящееся практически без передышки испытание в конце концов привело к тому, что в душе Лютера зародился страх перед жизнью. В 1537 году, на пике душевного кризиса, он признавался, что «приступы отчаяния порой заканчиваются тем, что с уст моих срываются ужасные слова: «Будь проклят тот день, когда я родился!» В 1538 году, когда спор с антиномистами разгорелся в полную силу, он сравнивал себя с Иовом, восклицавшим: «Господи! Зачем я явился на свет?» И Лютер продолжал: «Боже мой! Как было бы славно, если б я не написал ни одной из своих книг! Дьявол — вот властелин и князь мира сего! Лучше бы я умер и вернулся в землю! Чего ждать мне от будущего? Я больше не чувствую никакого вкуса к жизни и желаю одного — спокойно умереть... Вы все, кто переживет меня, помолитесь за меня». В 1541 году он писал Ионасу: «Я убит происходящими событиями, измучен болезнью; жизнь моя полна печали и тяжко мне ее бремя. Молю Господа, чтобы

Он не дал мне забыть, что я сотворил довольно зла и видел много такого, хуже чего не бывает». Когда его сыну Мартину исполнилось три месяца, он с горечью сказал Катарине: «Ах, если бы я умер в возрасте этого малютки! Всю свою будущую славу я с радостью отдал бы за это!»

В 1542 году болезнь всего за несколько дней унесла 13-летнюю дочь Лютера Магдалину — прелестное и кроткое создание. Отец переживал свое горе, целиком доверившись Божьей воле. «Духом я ликую, но плоть моя скорбит. Разве не прекрасно, что она теперь в царстве вечного покоя?» Друзьям он повторял: «Больше не тревожьтесь ни о чем! Я отправил на небеса святую!» Он жалел, что не умер ребенком, в возрасте, которому еще неведомы страхи. В этот же год он высказал пожелание, чтобы конец света наступил через 50 лет. Собственного стремления к смерти ему казалось мало, и он мечтал о гибели всего человечества.

Но даже из этой тоски, которую он сравнивал с «занозой» св. Павла, он постарался извлечь лишний богословский довод в пользу своего учения. Раз его проповедь увлекла такое число сторонников, значит, на то была воля Небес. Ведь учение его утверждалось «под жестоким гнетом папизма и вопреки многим сомнениям, терзавшим нашу совесть». Он не случайно употребил слово «нашу». Его личный жизненный путь не отличался уникальностью: слишком многие из его учеников окончили свои дни в скорби и печалях, не имея даже той отдушины, которую Лютер находил для себя в напористой агрессивности. «Нет у меня лучших помощников, — писал он, — чем гнев и злость. Они освежают мои молитвы, пробуждают мой разум, гонят прочь из мыслей сомнения и уныние».

Духовник курфюрста Саксонского Спалатин уже с 1528 года признавался, что устал жить. Постепенно эта усталость подвела его к самой грани душевного отчаяния. «С какой радостью, — писал он Линку, — услышал бы я новость, что наступают последние дни. Лучше и счастливее этой вести нечего и желать. Конец близок и ждать его осталось недолго. Да и кому захочется и дальше жить в этом океане бед?» Умер он в 1544 году, впав в полный маразм. Признаки недовольства жизнью нередко проявлял и Ионас, к концу жизни во всем разочаровавшийся. Клаус Хаусманн, проповедник из Цвиккау и близкий друг Лютера, страдал черной меланхолией и скончался от апоплексического удара. Матезий целыми днями сидел дома взаперти, терзаемый приступами страха и отвращением к жизни. «Я познал, — признавался он, — адские муки». Его преследовало искушение покон-чить с собой, которому он все-таки сумел противостоять, как и бывший августинец Леонард Бейер — от этого домашним приходилось прятать ножи. А вот проповедник из Нюрнберга Георг Беслер, которому в бредовом состоянии повсюду чудились явившиеся по его душу жандармы, покончил-таки самоубийством. «Однажды ночью, — рассказал Шейерль, — он поднялся с постели, где спал вместе с женой, пошел и проткнул себе грудь рогатиной». То же наваждение преследовало и Веллера, так и не исполнившего совет своего наставника утопить угрызения совести в развратных удовольствиях. «Язычник на моем месте, — жаловался он, — покончил бы с собой». В последние годы жизни он отказался читать проповеди.

Бельций, пастор тюрингского города Аллерштадта, не страдал меланхолией в болезненной форме, но и его жизнь отравляло чувство глубокого разочарования: «Из-за своих грехов, из-за злобы этого мира, свар наших богословов и слабого здоровья я испытываю такое отвращение к жизни, что мечтаю об одном — умереть как можно скорее». Он, правда, добавлял: «...в Иисусе Христе», однако имел в виду отнюдь не смерть духа. Суперинтендант Темниц, которого называли «вторым Лютером», тоже познал скорбные дни. Он отказался исполнять свои обязанности и в течение целого года не переставая плакал, в конце концов уже не узнавая окружающих. Его кончина вызвала разноречивые отклики. В сообщении, опубликованном в ангальтском городе Цербсте, говорилось, что Темниц поплатился за то, что «потерял веру в учение, которое сам проповедовал», а потому его настигла кара, подобная той, что обрушилась на Иуду. Ланг возражал, утверждая, что причиной столь страшного конца стали многочисленные грехи покойного, из-за которых он и прятался от людей.