Джон Толкин - Джон Р. Р. Толкин. Письма

И хотя рассуждения об этом любопытном, но характерном факте хоббитского поведения я опустил, факты, имеющие отношение к Ширу, можно изложить довольно подробно. Что до приречных стуров, здесь, естественно, остается лишь строить гипотезы.

«Дни рождения» обладали немалой общественной значимостью. Тот, кто праздновал свой день рождения (он или она), назывался рибадьян (что, согласно описанной [354]и принятой системе, можно перевести как «рожденец» [355]). Обычаи, связанные с днями рождения, хотя и глубоко укорененные, со временем стали регулироваться довольно строгим этикетом и вследствие этого зачастую сводились к формальностям: как, на самом деле, можно заключить из слов «как правило, не слишком дорогие», стр. 35; и особенно по стр. 46, строки 20–26{«Разумеется, подарки не всегда бывают новыми; один-два старых матома давно позабытого предназначения уже обошли всю округу» (ВК, Кн. I, гл. 1)}. Касательно подарков : на свой день рождения «рожденец» как дарил , так и получал подарки; хотя эти процедуры различались по происхождению, функции и этикету. Получение даров рассказчик опустил (поскольку к Празднеству оно отношения не имеет); но на самом деле этот обычай более древний и потому крайне формализованный. (К инциденту между Смеаголом и Деаголом он и впрямь имеет отношение, но рассказчик, вынужденный сократить этот эпизод до самых важных элементов и доверить его изложение Гандальву, беседующему с хоббитом, естественно, никак не откомментировал обычай, который хоббит (как и мы), конечно же, воспринимал по отношению к дням рождения как нечто абсолютно естественное.)

Получение подарков : этот древний ритуал имел отношение к родству . Изначально он символизировал признание принадлежности рожденца к семье или клану и знаменовал его формальное «включение» в таковой{В древности, по всей видимости, этот ритуал имел место вскорости после рождения: имя ребенка объявлялось собравшейся тут же семье или, в более крупных и развитых сообще ствах, номинальному «главе» клана или семьи. См. примечание в конце. — Прим. авт. }. Ни мать, ни отец не дарили детям подарков в их (детей) дни рождения (за исключением редких случаев усыновления или удочерения ); однако от общепризнанного главы семьи какое-нибудь подношение ожидалось, пусть «чисто символическое».

Дарение подарков : считалось делом личным, и родством не ограничивалось. Это было своего рода «благодарение» — знак признательности за оказанные услуги, благодеяния и дружбу, особенно в течение прошедшего года.

Стоит отметить, что хоббитята, доросшие до «фантов»{В оригинале — «faunt», архаизм XIV–XV вв. представляющий собою усеченную форму старофранцузского «enfaunt» (буквально — младенец, не умеющий ходить и говорить); т. е, опять-таки буквально — младенец, уже научившийся ходить и говорить (во французском языке в усеченной форме не встречается). Разумно предположить, что это — специфическое хоббитское слово, во Всеобщем наречии распространения не получившее.} (то есть, научившиеся ходить и говорить: формально объявлялись таковыми в свой третий день рождения), дарили подарки родителям. Дарить полагалось что-нибудь, «произведенное» самим дарителем (т. е. найденное, выращенное или сделанное «рожденцем»); совсем маленькие дети начинали с букетов полевых цветов. Возможно, отсюда пошел обычай «благодарственных» подарков более широкому кругу лиц; вот почему даже в Шире считалось «правильным», чтобы такие подарки были произведены самим дарителем или ему принадлежали. Обычно «даримые подарки» представляли собою продукты садов и полей или мастерских, особенно среди хоббитов победнее.

Согласно ширскому этикету, на момент Празднества «подарочные ожидания» распространялись не далее чем на троюродных родственников или родню еще более близкую, проживающих в пределах 12 миль{Отсюда хоббитское выражение «двенадцатимильный кузен», обозначающее субъекта, который держится буквы закона и не признает никаких обязательств помимо четко огова ренных: такой ни за что не подарит тебе подарка, если расстояние от его порога до твоего в 12 миль не укладывается (согласно его собственным замерам). — Прим. авт. }. Даже от близких друзей (родней не являющихся) подарков не «ожидали», хотя те вполне могли что-нибудь подарить. Ограничение по местожительству в Шире со всей очевидностью возникло сравнительно недавно, как результат постепенного распада родственных сообществ и семей и расселение родственников, в условиях давно устоявшейся оседлости. Поскольку деньрожденческие подарки (вне всякого сомнения, как пережиток обычаев малочисленных семей древности) «рожденцу» следовало вручать лично, по правилам — в канун Дня и самое позднее — до полдника в нужный День. Подарки принимались «рождением» наедине; и считалось крайне дурным тоном демонстрировать их по отдельности или все вместе — именно дабы избежать неловкости, как порою случается на наших свадебных «выставках» (жителей Шира они бы просто ужаснули){На свадьбу или во время свадеб хоббиты подарков не дарили, только цветы (свадьбы обычно играли весной или в начале лета). Помощь в обустройстве дома (если паре предстоя ло жить под собственным кровом или в отдельных комнатах в Смиале) оказывалась родите лями с обеих сторон задолго до события как такового. — Прим. авт. }. Тем самым даритель мог выбрать подарок, исходя из глубины своих чувств и возможностей своего кошелька, не став при этом объектом публичного обсуждения и не обидев (если и было, на что обижаться) никого, кроме получателя. Однако обычай дорогих подарков и не требовал, и хоббит, скорее, восторгался и радовался нежданно «богатому» или желанному подарку, нежели обижался на традиционный сувенир в знак доброго расположения семьи.

Отголосок всего этого явственно прослеживается в рассказе о Смеаголе и Деаголе — с поправкой на индивидуальные особенности характеров этих довольно жалких представителей хоббичьего рода. Деагол, по всей видимости, родственник (вне всякого сомнения, все члены этого маленького сообщества состояли в родстве), уже подарил Смеаголу традиционный подарок, хотя на прогулку они отправились, вероятно, оч. рано поутру. Будучи подлой, скаредной душонкой, он уже жалел о подарке. Смеагол, будучи еще более подлым и жадным, попытался воспользоваться «днем рождения» как оправданием для деспотического поступка. «Потому что я его хочу», — откровенно заявил он в качестве основного своего притязания. Однако ж он также намекал, что подарок Д. оказался сувениром мелким и недостаточным; Д. же парировал, что, напротив, подарок обошелся дороже, нежели он в состоянии себе позволить.