Джон Толкин - Джон Р. Р. Толкин. Письма

30 июня 1972

Мертон-Колледж, Оксфорд

Уважаемый сэр!

Касательно номера «Дейли телеграф» от 29 июня, страница 18, я считаю, что несправедливо использовать мою фамилию как определение к «мраку», тем более в контексте, где речь идет о деревьях. Во всех моих произведениях я встаю на сторону деревьев против всех их врагов. Лотлориэн прекрасен, потому что деревья там всеми любимы; в других эпизодах изображается, как леса пробуждаются и обретают самосознание. А Древний лес враждебен к двуногим созданиям, памятуя о многих обидах. Лес Фангорна, прекрасный и древний, во времена развития событий был исполнен враждебности, поскольку ему угрожал враг, приверженец машин. Мирквуд некогда подпал под власть Силы, ненавидевшей все живое, но еще до конца повествования ему вернули былую красоту и он стал Зеленолесьем Великим.

Несправедливо сравнивать комитет по лесоводству с Сауроном, поскольку, как вы заметили, комитет способен на раскаяние; однако никакие глупости и в сравнение не идут с уничтожением, мучительством и убийством деревьев, осуществляемым отдельными частными лицами и местными властями. Зловещий визг электропилы ни на минуту не умолкает там, где обнаружены еще растущие деревья.

Искренне Ваш, ДЖ. Р. Р. ТОЛКИН.

340 Из письма к Кристоферу Толкину11 июля 1972

Наконец-то занялся маминой могилой….. Мне бы хотелось следующую надпись:

ЭДИТ МЭРИ ТОЛКИН

1889–1971

Лутиэн

: коротко и сухо, за исключением Лутиэн , а это имя значит для меня больше, нежели бесчисленное множество слов; ибо она была моей Лутиэн (и знала об этом){Она знала самый ранний вариант легенды (написанный в госпитале), а также и стихо творение, впоследствии опубликованное как песнь Арагорна в ВК. — Прим. авт. }.

13 июля. Скажи, что думаешь, без утайки, об этом добавлении. Я начал это письмо в глубоком потрясении, во власти сильного переживания и горя, — и в любом случае время от времени на меня накатывает (с возрастающей силой) всепоглощающее чувство утраты. Мне необходим совет. И, однако ж, я надеюсь, что никто из моих детей не сочтет использование этого имени сентиментальной причудой. Как бы то ни было, с цитированием ласкательных прозвищ в некрологах оно и в сравнение не идет. Я в жизни не называл Эдит «Лутиэн» — однако именно она дала начало легенде, что со временем стала центральной частью «Сильмариллиона». Впервые эта легенда зародилась на небольшой лесной полянке, заросшей болиголовами, под Русом, в Йоркшире (где я недолгое время командовал аванпостом хамберского гарнизона в 1917 г. и она имела возможность какое-то время жить там со мной). В те дни волосы ее были как вороново крыло, кожа — атласная, глаза сияли ярче, нежели когда-либо на твоей памяти, и она умела петь — и танцевать . Но легенда исказилась, я — оставлен, и мне не дано просить перед неумолимым Мандосом.

Сейчас я ничего более к тому не прибавлю. Но мне хотелось бы в скором времени побеседовать по душам с тобой . Потому что очень похоже на то, что я никогда не напишу никакой упорядоченной биографии — не в моем это характере, ибо я выражаю чувства наиболее глубокие через предания и мифы — и кто-нибудь близкий мне сердцем должен узнать хотя бы отчасти все то, что записи не увековечивают: про ужасающие страдания нашего детства, от которых мы спасали друг друга, но так и не смогли полностью исцелить раны, что позже зачастую давали о себе знать столь пагубным образом; про страдания, что выпали на нашу долю уже после того, как мы полюбили друг друга. И все это (помимо и превыше наших личных слабостей) может помочь простить или хотя бы понять те темные моменты и превратности, что порою портили нам жизнь — и объяснить, почему они не смогли затронуть самых глубин и омрачить воспоминания о нашей юношеской любви. Ибо мы всегда (особенно оставшись одни) встречались на лесной поляне и столько раз, рука об руку, уходили, спасаясь от тени неминуемой смерти вплоть до нашей последней разлуки.

15 июля. Вчера побывал в Хемел-Хемпстеде{Городок в окрестностях Лондона.}. За мной прислали машину, и я отправился в огромное новое (серо-белое) здание, где расположены офисы и магазины «Аллен энд Анвин». Туда-то я и явился с официальным визитом, точно некий принц крови, и несколько оторопел, обнаружив, что все это предприятие со множеством отделов (от бухгалтерии до рассылки) занимается в основном моими произведениями. Меня ждал восторженный прием (плюс оч. хор. ланч), и я побеседовал со всеми сотрудниками, начав с совета директоров и далее по убывающей. «Бухгалтерия» сообщила мне, что объемы продаж «Хоббита» взлетают до недосягаемых прежде вершин. И что только что поступил огромный отдельный заказ на книгу «Властелин Колец». Когда я не выказал в полной мере ожидаемого радостного удивления, мне мягко разъяснили, что отдельный заказ на сто экземпляров прежде считался очень неплохим (и сегодня считается, для других книг), но заказ на «Властелина Колец» составил 6 000 экземпляров.

Как я тебя понимаю (сейчас — с особенной остротой), когда ты говоришь о желании, и даже необходимости, время от времени сбегать от «жизни в обществе». Колледж отнесся ко мне с исключительной добротой и великодушием: мне дали чудесную квартиру с двумя просторными комнатами и ванной в одном из их домов на Мертон-Стрит, и тамошний смотритель (и его жена) заботятся о моих домашних нуждах. Я проживаю там в качестве почетного члена колледжа, пользуясь всеми привилегиями такового (как, скажем, бесплатный ланч и ужин за общим столом), но при этом — никаких обязанностей. Для них я — явление чисто «декоративное». Число членов колледжа{В оригинале «Fellows and Common Room Members». Первое — действительные члены колледжа, преподаватели и профессора, занимающие долговременные посты в колледже. Все остальные студенты и преподаватели считаются принадлежащими к одной из общих гостиных, или Common Rooms: студенты — к младшей гостиной (Junior Common Room), аспиранты — к средней гостиной (Middle Common Room), а преподаватели — к старшей гостиной, или профессорской (Senior Common Room). К реальному посещению гостиных прямого отношения это разделение не имеет.} ныне увеличилось втрое, и уровень их невероятно повысился с тех пор, как я был действительным членом колледжа (1945–1959): они охватывают практически все отрасли знания и науки, и почти все (в разной степени) очень славные собеседники, хотя по большей части трудятся не покладая рук и вечно заняты. И тем не менее я зачастую чувствую себя ужасно одиноко и мечтаю о смене обстановки! Когда триместр заканчивается (т. е. когда студенты разъезжаются), я остаюсь один-одинешенек в огромном доме, смотритель и его жена — далеко внизу, в цокольном этаже, а поскольку я (особенно по возвращении в Оксфорд) — личность приметная и меня вечно осаждают незваные гости и разные негодяи, живу я за запертыми дверями.