Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)

Многие не смогли придти на приглашение. Вырваться вечером из кремля не так-то легко. Но все-таки у столика улыбается всегда спокойное, твердое лицо Сержа, блестят молодые, веселые глаза Лени. Здесь и Борис, и Сема, и Володя…

Пришел к нам и одесский маккабист Ося. Их спортивные и скаутские отряды тоже были везде ликвидированы «на корню». Разве, с точки зрение соввласти, мечтать об еврейском государстве не предательство перед «пролетариатом всего мира», не имеющем права иметь другого отечества, кроме СССР?..

Кроме нас, в кабинке и наши инструктора спорта: Вячеслав, Саныч и Сергей.

Вячеслав Вихра — мой помощник по спорт-станции. Его худощавая, стройная фигура обманывает — может показаться, что перед вами юноша. Но вот он обернулся, и вы с удивлением замечаете его седые волосы…

Вячеслав — старый чех-«сокол». В том году, когда я имел удовольствие осчастливить мир своим появлением на свет, Вячеслав приехал из родной славянской страны — Чехии, чтобы создать в стране старшего брата — России — Сокольскую организацию. 30 лет провел он здесь, честно отдавая свои силы физическому и нравственному воспитанию русской молодежи. Но вот грянула большевистская революция, и он оказался «классовым врагом» только за то, что воспитывал в молодежи любовь к Родине-России…

Общество «Сокол», объединяющее много тысяч молодежи и взрослых, было подвергнуто разгрому одновременно с Маккаби и скаутами. Несколько сот соколов было брошено в тюрьмы, лагеря и ссылки. Старших послали в Соловки. В их числе и нашего «дядю Вячу», который теперь обучает сторожей своей неволи — красноармейцев — лыжному делу…

Саныч — наш инструктор спорта, в прошлом — офицер поручик. Красивое, породистое лицо. Крепкая изящная фигура. Он поверил амнистиям советской власти и вернулся после конца гражданской войны из-за границы в СССР. Итог ясен — Соловки.

Благодаря смешной случайности, он в Соловках попал под «высокое» покровительство командира полка местной охраны и был назначен инструктором спорта среди красноармейцев.

Как-то случайно этот командир мимоходом бросил Санычу какой-то вопрос. По старой военной привычке поручик мгновенно вытянулся в струнку и механически четко ответил:

— Точно так, господин полковник!

Угрюмая, зверская рожа чекиста расплылась в довольной улыбке. Его, старого безграмотного фельдфебеля, назвали «полковником»!.. И назвал один из тех офицеров, перед которыми он сам столько раз стоял на-вытяжку… Как ласкает ухо такой почетный титул, пусть даже незаслуженный!..

— Ну, ну!.. Не «господин полковник», а только «товарищ командир», — снисходительно улыбаясь, сказал он, но с тех пор его сердце было покорено Санычем…

Крепкая, квадратно сколоченная фигура. Твердое, красивое лицо со смелыми глазами. Прямая, военная выправка… Это другой наш инструктор, Сережа Грабовский. Он, как и многие другие здесь, — белый офицер, попавшийся на провокацию… В конце гражданской войны он эвакуировался вместе с армией и потом тоже поддался уговорам советских агентов и вернулся…

Теперь он в Соловках на 10 лет.

Сережа — мой старый друг и товарищ по виленской гимназии. Мы вместе с ним учились, вместе проходили первые ступени сокольского воспитания. Уже и тогда одними из характернейших его качеств были смелость и упорство.

Помню, как-то в гимнастическом зале он, великолепный гимнаст, делал велеоборот («солнце») на турнике. Турник был технически неверно установлен, шатнулся, и Сережа, сорвавшись на полном махе, пролетел несколько метров в воздухе и ударился грудью о печку. Все ахнули и бросились к нему. Лицо Сережи было окровавлено и, видимо, он сильно расшибся. Мы подняли его и стали расспрашивать о повреждениях. Крепко сжав губы, он подвигал руками словно для того, чтобы убедиться, что они целы, потом ладонью обтер струившуюся по лицу кровь и решительно направился к турнику.

Прежде чем мы успели его остановить, Сережа был уже наверху, и опять его тело стало описывать плавные круги велеоборота.

Все мы замерли. Начальник Сокола и наш преподаватель, Карл Старый (впоследствии погибший в гражданской войне) бросился вперед, чтобы подхватить тело Сережи, если он сорвется. Наступил момент страшного напряжения, и в глубокой тишине слышался только скрип турника под руками гимнаста. А он все взлетал наверх, вытянутый в струнку, и опять плавно летел вниз, чтобы вновь красивым движением выйти в стойку на прямых руках. Нам всем казалось, что вот-вот тело Сережи сорвется и расшибется уже на смерть…

Еще два-три взмаха и гимнаст плавно опустился на мат. Помню, никто не остался равнодушным перед такой смелостью. С радостными криками и поздравлениями мы окружили Сережу, пожимая ему руку, но вдруг его замазанное кровью лицо побледнело, и он в обмороке упал на пол…

Впоследствии Сережа прошел полностью тернистый путь бойца за Родину.

В первые же годы войны он, как сокол, ушел на фронт и сделался летчиком.

В 1919 году в Екатеринодаре я встретил его уже штабс-капитаном с Георгиевским крестом. И там, в Екатеринодаре, он по мере своих сил бывал и тренировался в местном Соколе. Потом мне довелось встретиться с ним уже в 1926 году в Соловках… Он прошел всю эпопею гражданской войны, получил одним из первых орден Св. Николая за бесстрашный полет под Перекопом. Потом эвакуация, чужбина, соблазн вернуться, политическая близорукость, возвращение и Соловки и 10-летний срок заключения…

В лагере его мужественную, бесстрашную и прямую натуру давило бесправие, гнет и издевательство. И на оскорбление он отвечал оскорблением, на вызов — вызовом, на издевательство — яростным взглядом своих смелых глаз. Он первый шел на защиту слабого и несчастного и не раз резко сталкивался с чекистами…

Сережа был из тех людей, кто не мог гнуться, не умел обходить подводных камней и не хотел изворачиваться. Он мог только сломаться, и он был сломан…

Уже после своего отъезда в Сибирь я узнал, что его вместе с десятками других людей обвинили в каком-то контрреволюционном заговоре и расстреляли.

Многие из моих друзей и знакомых погибли в ту ночь… Погиб юноша-скаут — Дима Шипчинский, погиб инженер Коротков, священник отец Михаил Глаголев.

И по этому страшному пути прошел к яме со связанными руками и наш сокол Сергей Грабовский.

Вероятно, он не сопротивлялся, но в чем я глубоко уверен, он прошел этот свой последний путь спокойным шагом, с высоко поднятой головой…

И после толчка пули он не поник всем телом, а упал в яму, полную окровавленных, еще трепещущих тел — так же, как и жил — прямо и гордо, как молодой дуб…