Питер Маас - Исповедь Джо Валачи

Его звали Мэтти. У него был цех по пошиву одежды в Бронксе, Проспект авеню, 595, — контора так и называлась: «Проспект дресс энд неглижей компани». Этот парень был одним из моих лучших клиентов. Он занимал и перезанимал деньги, при этом задолжав мне несколько тысяч долларов, но аккуратно, по пятницам, выплачивал причитающиеся мне суммы. Вдруг однажды он спросил, нельзя ли ему задержать платежи на пару недель. Когда эти две недели истекли, он попросил еще недельную отсрочку. Я встретился с ним и спросил: «Мэтти, в чем дело?» А он говорит, что у него сложилась трудная ситуация на производстве: износилось оборудование по обметыванию петель, и прочее. Я осмотрел цех, и он мне понравился. Мэтти был не дурак, он сразу понял, что у меня на уме, и предложил войти с ним в долю. Я поговорил с его главным посредником; он сказал, что если Мэтти купит новое оборудование, то он даст ему такие объемы заказов, какие он только сможет принять. К тому же он пообещал устроить так, чтобы фасоны одежды, заказываемые фабрике, не менялись каждые пять минут.

Следующий вопрос, который меня волновал, это профсоюзы. Я поехал в район, где располагались пошивочные предприятия, чтобы переговорить с Джимми Дойлом, настоящая фамилия — Плюмьери, или с одним из братьев Дио (Диогварди), Джонни или Томми. Сейчас я точно не помню, с кем именно я говорил, кажется, с Джимми, но это роли не играет, потому что братья Дио — племянники Дойла, и если ты говоришь с одним из них, то это значит, что ты договариваешься со всей «семьей». Они все были членами «семьи» Томми Брауна и могли утрясти любую проблему с профсоюзом, по-моему, это было 25-е отделение профсоюза текстильщиков. Я рассказал Джимми, в чем проблема, и что я собираюсь заняться пошивом одежды, но совсем не хочу иметь дело с профсоюзами. Тем более что посредник, от которого все зависит, решать проблемы с профсоюзами не сможет. Джимми говорит: «Не беспокойся. До тех пор, пока ты будешь вести дела в Бронксе, все будет о'кей. Проблем у тебя не будет, мы это гарантируем. Но в Манхэттэн не лезь».

Вот и все. Я вернулся и сказал посреднику, что вхожу в долю с Мэтти, а насчет профсоюзов беспокоиться нечего. «Как тебе это удалось?» — спрашивает он. Я в ответ просто упомянул имена нескольких людей, с которыми я разговаривал по этому поводу, и это произвело на него большое впечатление. Я занимался пошивом одежды около двенадцати лет, и только пару раз у нас были неприятности по профсоюзной линии. Как только на горизонте появлялся какой-нибудь профсоюзный деятель, я звонил Джону или Томми Дио, и проблемы решались сами собой. Однажды я пришел в цех, а как раз передо мной там побывал какой-то профсоюзный чин и, как говорится, «выключил рубильник». Другими словами, он распорядился остановить производство. Я сказал Мэтти: «Дурачок, никогда не допускай таких вещей. Я же тебе говорил, что все уладил». Я бы сразу выгнал этого парня вон, но Мэтти уважал закон. Он перепугался до полусмерти и остановил цех. Этот профсоюзный деятель пригрозил Мэтти, что подаст на нас жалобу, поэтому я позвонил Джонни Дио, и на этом все кончилось.

Через какое-то время опять появились два профсоюзных лидера, но в этот раз я был на месте. Они хотели узнать, состоят ли наши работницы в профсоюзе. Большинство из них составляли пуэрториканки, и я сказал этим парням: «Вы что, с ума у себя там посходили? Они по-английски и говорить-то не умеют». Я терпеть не мог эти профсоюзы. Для меня профсоюзный деятель все равно что сутенер. Извините, ну так уж я к ним настроен. Они желали знать, сколько мы им платим, и как я выяснил, платили-то мы больше, чем предусматривали их профсоюзные расценки, поэтому я лишний раз убедился в том, что нечего нам в этом профсоюзе делать, меня и палкой туда не загонишь. Они мне заявили, что подадут на меня рапорт, но я уже утомился от этих разговоров. У Мэтти было разрешение на хранение огнестрельного оружия; я пошел и взял в ящике его стола револьвер. Посмотрели бы вы, как они драпали от меня. Примерно через час мне позвонил Томми Дио — он от души посмеялся, когда узнал, что произошло. «С ними так и надо, — поддержал меня он. — Они сказали, что их встретил какой-то сумасшедший, и им просто повезло, что остались невредимы. Не волнуйся, они больше не появятся».

Если подсчитать, сколько задолжал мне Мэтти, когда я вошел с ним в долю, наверное, всего получилось бы около 15 тысяч долларов. Нам пришлось приобрести разное специальное оборудование, я о таком даже и не слыхивал, типа машин для заделки внутренних швов. А это стоило денег. Мэтти был отличным механиком; мы купили много подержанных машин, и он привел их в полный порядок. На те средства, что я вложил в этот цех, я получил около двухсот долларов прибыли в неделю, что меня вполне устраивало, потому что всем производством заведовал Мэтти, а у меня имелось неплохое прикрытие от налоговой инспекции, если бы вдруг она стала слишком сильно придираться.

Я не вмешивался в работу цеха, за исключением одного случая, когда вдруг мои доходы с предприятия упали до 100 долларов в неделю. Я спросил у бухгалтера, в чем дело, но, как я понял, Мэтти предупредил его, чтобы он держал язык за зубами. Дело было в том, что Мэтти просадил довольно крупную сумму в «лотерее». Я убедился в этом, когда Мэтти однажды пришел ко мне и сказал, что он выиграл 2400 долларов, но ему не хотят выдавать выигрыш. Естественно, я пошел в эту контору и, поверьте, получил все, что ему причиталось. Содержатель «лотерейной» конторы сказал, что Мэтти делал у него ставки все последнее время, причем много проигрывал. Из полученной суммы я взял все, что мне причиталось, а остальные вернул Мэтти. И потом так двинул ему по роже, что он отлетел метра на три.

— Так вот как ты распорядился моими деньгами, — сказал я. — Играешь как последний сопляк, а когда выигрываешь, наконец, с тобой даже не считают нужным расплатиться.

Я сказал ему, что сам занимаюсь этим делом, и велел прекратить игру. Ему повезло, что он крупно выиграл один раз, потому что в большинстве случаев выбор числовой комбинации бывает подстроен. Это охладило его пыл, а потом ко мне пришла его жена, приятная такая женщина, и поблагодарила за это, потому что она просто с ума сходила от его азартных развлечений.

Что же, у меня был ресторан и пошивочный цех. Я промышлял «лотереей» с этим скотом, Бобби Дойлом, и вел дела в своей ссудной кассе. Я решил немного поубавить свой пыл и отойти от дел мафии. Когда-то меня учили, что если я хочу быть ее членом, то должен быть мужчиной, а не «шестеркой» на побегушках. Надо мной стоял Тони Бендер, от него я ничего не получал — и если он полагал, что будет что-то получать от меня, то я для себя решил, что это произойдет только через мой труп. Уж лучше пойти работать, чем «шестерить» на него. Иными словами, я стал «непокорным». Кто меня осудит за это?