Хендрик Фертен - В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС

Поездки в поезде, как правило, ни у кого не вызывали приятных эмоций, поскольку наличие разрешения на проезд зачастую не означало, что ты получишь отдельное удобное место. Вагоны набивались до отказа, и пассажиры занимали буквально каждый квадратный сантиметр пространства. Многие путешествовали, сидя на крышах, на буферах между вагонами и стоя на подножках. Каждый из этих вариантов был одинаково опасен для жизни. Тем, кто сидел на крышах вагонов, приходилось ложиться перед каждым тоннелем и крепко держаться, чтобы их не сдуло встречным потоком воздуха. Для путешествий подобным далеким от комфортного образом я раздобыл мотоциклистские очки. Они защищали мои глаза от копоти и черного дыма из трубы паровоза и, что самое главное, позволяли мне лучше видеть в этом дыму, который был очень густым и едким, поскольку для паровозов в те дни использовался уголь самого низкого качества. Не многим лучше были и поездки на буферах между вагонами, где меня насквозь продувало ветром.

Берлин нередко становился промежуточной станцией на моем пути. Когда я впервые проезжал мимо него в 11 часов вечера, полуразрушенный вокзал напомнил мне солдатский лагерь. Мужчины и женщины лежали вповалку возле платформы и дремали, крепко держа свои вещи, чтобы их никто не украл. Все они ждали следующего поезда, который должен был прийти в 3 часа ночи.

Когда наш поезд остановился возле станции, люди, находившиеся на вокзале, пробудились и поспешили к вагонам. Они орали, отталкивали друг друга, дрались и вели себя как животные в борьбе за место в поезде. Я увидел, как один мужчина решил попытать свое счастье и полез в окно. Однако он был наказан за свою изобретательность. Он не успел до конца влезть в вагон, как один из людей снаружи сорвал туфли прямо с его ног.

Воровство было крайне распространено в Берлине в те дни. Однажды на обратном пути мне пришлось ехать, стоя на подножке и плотно зажав узелок с продуктами между колен. На подходе к станции, когда поезд замедлил ход, нас атаковали люди, вооруженные палками с крюками на конце. С помощью их они старались вырвать у нас наши узелки, многие из которых в результате действительно сменили владельцев.

Доводилось мне бывать и в Берлине. Одна из подобных поездок привела меня в логово льва, то есть в голландское консульство. Там у меня достало наглости выдать себя за перемещенное лицо и на основании этого просить предоставить мне пакет с гуманитарной помощью. Эта помощь была «щедрым жестом» со стороны Америки. Будучи солдатом, я не имел на нее права. Более того, для меня было крайне опасно находиться на голландской территории, поскольку здесь меня могли арестовать. Тем не менее ничего такого не произошло, и я был вознагражден за то, что рискнул. Из консульства я вышел с пакетом под мышкой. Его содержимое в то время было просто сокровищем!

Некоторое время спустя ко мне пришло уведомление, требующее, чтобы я снова явился в голландское консульство в Берлине. Я обвинялся в том, что проходил военную службу в иностранном государстве без разрешения ее величества. И это при том, что ее величество в годы войны покинуло свою страну и свой народ, в то время как я воевал, защищая и Голландию и ее народ от коммунизма. Однако голландский суд наверняка думал иначе. Поэтому я с чистой совестью проигнорировал присланное мне уведомление.

Но вернусь к Берлину. Я был глубоко поражен тем, что увидел в этом древнем городе, столице Третьего рейха. Куда бы ни падал мой взгляд, везде я видел развалины. В Берлинском зоопарке теперь не осталось ни одного дерева. Везде были одни руины. Берлин с его многовековой культурой и историей был безжалостно уничтожен. Бывший американский консул в Германии Вернон Вальтерс, посетив город в октябре 1945-го, отмечал: «Даже разрушения, которые я видел в Италии после войны, не могут сравниться с теми, что я увидел в Берлине. Этот город теперь похож на проломленный череп».

Жизнь в Берлине в те дни была полна контрастов. Нищета большинства жителей соседствовала с полной развлечений жизнью единиц. У стариков зачастую не было сил, чтобы с рюкзаками ездить в сельскую местность и выменивать продукты на оставшиеся у них вещи. Они влачили самое жалкое существование. С другой стороны, для тех, у кого были деньги, в городе насаждался американский стиль жизни с соответствующими развлечениями.

Однажды вечером я решил прогуляться в районе железнодорожной станции «Берлинский зоопарк», чтобы увидеть все своими глазами. Уже в самом начале вечера до меня доносились ритмы свинга и джаза из подвальных баров и клубов. Эти звуки оскорбляли слух каждого нормального немца. В этих барах, которые открылись совсем недавно, бутылка виски стоила баснословную сумму — 800 марок. Однако новоиспеченные короли «черного рынка» вполне могли себе это позволить и с радостью тратили свои деньги, нажитые на всеобщем горе. Вполне естественно, что в этих заведениях проводили время и хорошо устроившиеся дамы, желавшие потанцевать под эти дикие ритмы с гладко выбритыми и чисто вымытыми американскими солдатами, большинство из которых даже не нюхали пороха.

Надо сказать, что «черный рынок» в Бреслау выглядел безобидным в сравнении с берлинским. Нелегальная торговля в Берлине была запрещена, но тем не менее она процветала. В отчаянной нужде люди торговали, стоя в дверях домов, в оставленных автобусах или в подвалах. Как и в Бреслау, простые люди не могли позволить себе делать покупки по ценам, которые запрашивали торговцы. Тех, кого ловили во время торговли, ждало жестокое наказание со стороны властей. Но голод не оставлял людям иного выбора, кроме как торговать. Расплатой за это была тюрьма. Я сам несколько раз оказывался на грани попадания туда, хотя у меня никогда и не было с собой дефицитных в те дни товаров.

Я попадал под полицейские облавы в Берлине, Дрездене и Лейпциге. Раздавались сирены, и полицейские в старой черной униформе вермахта выскакивали из грузовиков, точно так же, как и русские солдаты, подъезжавшие на джипах. Улицы очень быстро оказывались перекрыты, и в полицейское окружение попадали как торговцы, так и невиновные люди. Чтобы спастись, требовалось уметь бегать гораздо быстрее преследователей. И я не раз благодарил свою счастливую звезду за то, что у меня за плечами была тяжелая подготовка в учебном лагере СС.

Несмотря на борьбу властей с «черным рынком», он оставался единственным средством выжить для большинства жителей. На этом рынке можно было купить или обменять на вещи сельскохозяйственные продукты, без которых голодная смерть была практически неминуемой. Правда, даже на «черном рынке» было нельзя купить уголь.

Зима с 1946 на 1947 год выдалась очень суровой. Морозы доходили до 20–25 градусов. Люди не замерзали до смерти, но промерзали настолько, что многие оказывались неспособны позаботиться о себе и в итоге умирали. Склады железнодорожной станции в Берлине охранялись, как форт Нокс, чтобы грабители не разворовали брикеты с углем, которые ценились дороже золота. Профессиональные воры и просто отцы семейств теперь были вынуждены прямо на ходу красть уголь из товарных вагонов. Иногда им удавалось наткнуться на отдельный вагон с углем, стоявший на тупиковой станции. В этом случае за ночь он разграблялся подчистую. Уголь, который перевозили в товарных вагонах, как правило, предназначался для Красной Армии, чтобы обеспечивать тепло ее солдатам. Удовольствие «маленького немца», раздобывшего угля, удваивалось и даже утраивалось от мысли об этом. В конце концов, почему красноармейцы должны были быть единственными, кто мог себе позволить находиться в тепле в ту зиму? Таким образом, нет ничего удивительного в том, что рядовые жители становились ворами и менялами. Лозунгом тех дней было: «Возьми все, что плохо лежит!»