Борис Громов - Ограниченный контингент

Весенние бои принесли Ограниченному контингенту колоссальный опыт. Мы пересмотрели многое — начиная от подготовки и построения войск для движения и заканчивая отработкой взаимодействия с авиацией, артиллерией и управления ими. Если удавалось развернуть на дороге восемнадцать орудий дивизиона, то мы сразу сталкивались с тем, что офицеры не видят цели. Засечь же их можно было только с высоты. Поэтому в Афганистане срочно начали готовить артиллерийских корректировщиков. Для нас они и авиационные наводчики были, как говорится, на вес золота, поэтому всегда действовали только с группой прикрытия — этих людей охраняли лучше, чем любого командира.

Примерно в то же время Тухаринов приказал мне провести боевые действия недалеко от Кабула. Из района Хайрабада постоянно совершались обстрелы, и, по данным разведки, предполагались крупные нападения на штаб армии.

Тухаринов вызвал меня к себе в штаб и сам показал на карте этот район. От Кабула напрямую через горы он находился примерно в семи километрах, если же двигаться по дорогам, то чуть больше двадцати.

Для проведения операции мне было выделено два мотострелковых батальона и соответствующее прикрытие — артиллерия, авиация, которую в случае необходимости я мог вызвать. Это означало, что летчики находились на аэродроме, а когда нужна была их помощь, появлялись, как правило, слишком поздно.

В то время стал очень распространенным термин «рейдовые действия вдоль дорог». Один или два батальона действовали вдоль нескольких трасс, расчищая вокруг них территорию, уничтожая и захватывая склады оппозиции. Потом возвращались. Такая же задача была поставлена и нам. О противнике мы практически ничего не знали, потому что разведка предоставила минимальную информацию. Было лишь известно, что в Хайрабаде «кто-то» есть и что этот район необходимо «почистить». Другими словами, если мы случайно нарвемся на моджахедов, то должны их уничтожить.

Эти боевые действия я проводил в должности начальника штаба дивизии, в них участвовал и Руслан Аушев. Именно тогда я впервые ощутил неприятное чувство растерянности. Мы подошли к одному из небольших хребтов, за которым находился кишлак, где, по нашим предположениям, осели душманы. Не доезжая километров трех до перевала, остановили колонну, выслали вперед разведку и прикрытие. На радийной машине, взяв с собой небольшую охрану, поехал и я. Нужно было на месте принять решение — как брать этот кишлак. При подходе к перевалу по нашим машинам внезапно открыли огонь. Практически все, с кем позже разговаривал, испытывали в такие минуты примерно одно и то же. Первый обстрел деморализует человека полностью. Хотя ты внутренне готов и знаешь, что огонь может быть открыт в любую минуту. Больше того, ты сам идешь на риск. При первых же выстрелах начинается паника внутри человека, в его сознании.

Я прекрасно понимал, что у меня есть связь и рядом находятся подразделения. Артиллерия уже развернулась на огневых позициях, а заранее вызванные вертолеты были уже на подходе. Тем не менее минут десять я был в состоянии, похожем на оцепенение, когда не отдавал никаких распоряжений и никаких команд. Я не знал, что делать. А тут еще пули клацают по броне бэтээра, и после каждого стука думаешь, что следующая уж обязательно пробьет броню, и начинаешь проклинать конструкторов, которые не могли сделать ее потолще. И которые придумали отвратительную радиостанцию — когда я начал вызывать оставшихся командиров рот и батальонов, никто, как бывает в таких ситуациях, не отвечал.

Внезапно обстрел прекратился, я даже не сразу понял почему. Оказалось, и позже это подтвердилось, что душманы начали отходить. Огонь вела лишь небольшая группа прикрытия. Основные силы, естественно, уже давным-давно ушли, поскольку заметили нас еще при выезде из Кабула. Я немного пришел в себя и вылез из бронетранспортера. Как-то само собой почувствовалось, что душманы ушли. Действительно, перейдя через перевальчик и спустившись в кишлак, мы никого там не нашли. Он был пуст.

В ходе боевых действий, которые я проводил непосредственно, мы уже пытались обезопасить движение колонн, блокируя дороги и выставляя заставы на прилегающих хребтах. Однако почти на каждом шагу приходилось сталкиваться с тем, что многие офицеры, не говоря уже о солдатах срочной службы, не имели достаточного опыта ведения войны в горах. На одном из участков дорога проходила на высоте двух тысяч метров. Километром выше мы посадили шесть разведчиков, которым были видны все подступы к трассе. Поднимались они на высоту долго, часов шесть. Все склоны горы мы предварительно обработали артиллерией и прикрывали группу до тех пор, пока она не поднимется, — вокруг разведчиков, наблюдая за восхождением, постоянно кружили вертолеты.

Добрались они благополучно, но на вершине смогли провести только полтора дня. Сказался недостаток опыта. Когда их предупредили, что ночью на вершине будет очень холодно, они взяли с собой зимние бушлаты. Подниматься же со всем необходимым было тяжело; пройдя по склону горы под палящим дневным солнцем минут пятьдесят и изрядно попотев, разведчики очень многое припрятали среди камней, в том числе и теплые вещи. Когда поднялись наверх, там было прохладно, но, как они докладывали, терпимо. Неожиданно в горах ночью пошел дождь, у подножия его не было. А что такое дождь на высоте три тысячи метров? Это моментальное обледенение. Утром пришлось принимать экстренные меры для того, чтобы эту группу не загубить и не заморозить. Ночью им пришлось очень трудно. Днем выглянуло солнышко, стало немного теплее, и они несколько воспряли духом.

Вскоре у солдат закончились сухой паек и вода, приходилось топить снег. Вертолет ни сесть, ни зависнуть над вершиной из-за большой высоты не мог. Все, что им скидывалось, скатывалось вправо-влево от заставы и разведчикам не попадало. Мучились мы долго, в конце концов они сами запросили разрешение на спуск. Одному стало плохо — перепад высот и нехватка кислорода сказались на сердце. У двоих началась простуда, потом врачи установили воспаление легких. Короче, мы их сняли. Точнее, они сами спустились. Навстречу послали людей, но, как бывает в напряженных ситуациях, передовая группа с ними разошлась.

Полторы недели, отведенные для боевых действий, прошли не совсем удачно. Нам удалось обнаружить и захватить лишь небольшое количество оружия и боеприпасов. Докладывать же нужно, как это было принято, о весомом результате. Поскольку операция проводилась недалеко от Кабула, я ежедневно связывался с Тухариновым по радиостанции. На протяжении всех десяти дней и позже, во время итогового доклада, чувствовалось большое недовольство командарма результатами проведенных боевых действий. Нас упрекали в том, что сожжено много топлива и истрачена уйма боеприпасов. Это действительно было так: на первых порах, если удавалось заметить, откуда нас обстреливали, в ответ на один выстрел душмана направлялся шквал огня из всех видов оружия. Результата же как такового не было. Мы не могли найти больших складов с оружием, на существовании которых настаивала разведка, — их просто не было.