Надежда Кожевникова - Незавещанное наследство. Пастернак, Мравинский, Ефремов и другие

Там же, в музеях, у тех же картин. Уже не работодатель – спутник, усталый, физически немощный, но остатки сил собирающий, чтобы восхищаться, любоваться тем, что вправду вечно, нетленно. Не говор – шелест: "Надя, ты посмотри, ну как, можно ли это словами выразить?" Дошло, и до него дошло: нельзя. Стоило жить, чтобы понять. Прозреть. И замолчать. Вот так, таким я его навсегда запомню. С благодарностью.

Тексты, написанные по его заданию, опубликованные в софроновском «Огоньке», оплаченные по тем временам отменно, остались на чердаке дачи в Переделкине, сваленные в картонных коробках, как хлам, мне больше ненужный, неинтересный. А вот другое, как бы сопутствующее, мною недооцененное, оказалось капиталом, ни при каких поворотах судьбы не растрачиваемым, и даже напротив, как раз при ее ударах наращиваемым, накапливаемым. Сила настоящего, подлинного искусства еще ведь и в том, что обостряя, обнажая сердечную, душевную нашу боль, оно одновременно и утоляет ее, лечит.

В семидесятых, в Москве, в Пушкинском, открылась экспозиция шедевров из Нью-Йоркского Метрополитена. Народу! Многочасовые очереди. Долгополов провел меня через служебный вход. Снисходительно небрежный, круто властный, ядовито насмешливый, по лестнице поднимался на меня, как обычно, не оглядываясь. Нуждался, значит, в такой вот броне, по инерции скорее. И я по инерции за ним плелась, с покорностью, правда, уже несколько преувеличенной, но если ему так удобней, пожалуйста, не возражаю.

Эль Греко, Веласкес, Гойя… Рембрандт, Распятие Христа. Оба замерли. Он, внезапно: "Ты что-то сказала?" Я смутилась, врасплох он меня застал. Раздраженно, гневно: "Нет, ты сказала, ты правильно сказала, и главное, ты увидела. А ну-ка повтори!" Но я промолчала.

Пройдут годы, Метрополитен-музей обживу как дом родной. Каждый раз, приезжая в Нью-Йорк, останавливаясь в студии дочки на Манхеттене, первым делом туда, по лестнице, на второй этаж, на свидание с ними, ставшими такими близкими, дорогими, родными. Здравствуйте, Веласкес, Рембрандт, Мемлинг, Де Ля Тур, Кранах, Брейгель, как поживаете, скучали без меня? Я без вас очень. С дочкой мы ходим по галереям, где выставляются современные авторы-новаторы, а вот здесь нравится одной побыть. Постоять, помолчать, замечая иной раз, что бурчу что-то невнятное, может быть, странноватое. Вы слышите, Игорь Викторович? Ведь это я вам. Зря вы, выходит, беспокоились, что не верну задолженное. Вы рядом. Вот и все.

Как-то мне предстояло путешествие с длительным перелетом, я-то и коротких не люблю, а тут много часов над океанской бездной – представить только, уже начинало мутить. Приятель, знающий мои страхи, принес книжку в пестрой, не внушающей доверия обложке, сказав: откроешь – не оторвешься. Это что, детектив? – я спросила. Он ответил: это – жизнь.

И оказался прав. С момента взлета и до посадки, ни разу не взглянув в иллюминатор, забыв при падении в воздушные ямы вскрикивать, я от книжки не отрывалась, последние страницы дочитывала уже у таможенного контроля.

Называлась она "Бандиты в белых воротничках", с подзаголовком "Как разворовывали Россию", издательство ЭКСМО. Автор, А. Максимов, на изысканность стиля не претендуя, сдержанно, подчеркнуто бесстрастно, исследовал механизм афер, связанных с приватизацией государственной собственности. Речь шла не о ворах в законе, не о киллерах-отморозках, а об очень приличной публике, что называется, уважаемых членах общества, да просто о его верхушке. Докторах наук, академиках, дипломатах, высокопоставленных чиновниках, а также о знаменитостях в иных, литературно-артистических сферах.

Меня увлекла не только сама по себе тема – к концу девяностых она стала отнюдь не нова – а то, что среди списка обретших уже оперное звучание фамилий – Гайдар, Чубайс, Кох и прочих того же ряда – обнаружила своих личных знакомых, вхожих в наш дом. Батюшки-святы, вон чего оказывается! Коттеджи, купленные за бесценок, дармовые поездки с семьей в экзотические страны, ну и всякого рода ублажения, одолжения получались, принимались людьми, с которыми я общалась, ни о чем подобном не подозревая…

Хотя с какой стати я негодую? Ну выпал им шанс, обстоятельства так сложились, а человек, как известно, слаб, падок на соблазны. Правда, к такой мысли я пришла, прочитав недавно другую книгу, по жанру совершенно отличную от "Бандитов в белых воротничках", написанную с блеском, с юмором. Рекомендую всем. Она называется "Здесь было НТВ", автор Виктор Шендерович, издательство "Захаров".

Я не видела знаменитых телепередач Шендеровича на экране ("Куклы", "Итого"), потому что, когда они появились, меня уже не было в России, но обаянием его личности текст книжки насыщен. Помимо таланта, трезвости мышления, видно, что автор совестлив, честен, не пуглив. Без деклараций, без показухи, а органично, генетически. Но, как мне кажется, самое главное, книжка эта, небольшая по объему, дает ясное представление, как изменились страна и люди за последние десять лет.

Уже в начале своего повествования Шендерович дал картинку-метафору: из окна своего дома он, автор, видит мусорные контейнеры, возле которых "всегда можно обнаружить нескольких российских граждан, ищущих, чего бы надеть или поесть. Это, как правило, абсолютно честные люди. И уж точно не бизнесмены". Далее: "Всякий же, кто, отойдя от этого контейнера, вступил хоть в какие-то рыночные отношения в сегодняшней Российской Федерации – заведомо является преступником".

Вот так. Без иллюзий. Соответственно воспринимается и Гусинский, создатель «Медиа-моста» и «НТВ». Шендерович признает, что Гусинский "не ангел". Да уж! Вместе с тем, на фоне других олигархов, преследованиям властей не подвергшихся, выглядит привлекательнее, достойнее. А на другом фоне? Или такового больше нет? Куда же он делся?

Шендерович пишет: "К людям, исповедующим коммунистические идеалы, я отношусь с уважением и симпатией, замешенной на ностальгии. Коммунистом был мой дед, добровольцем пошедший на фронт и погибший под Ленинградом в ноябре сорок первого; коммунисткой была бабушка, нищенствующая с тремя детьми после ареста мужа. Они верили, что мир можно в короткий срок изменить к лучшему, они были чувствительны к несправедливости. Они в жизни не взяли чужой копейки, да и своих за жизнь им перепало не особенно… А сытые обкомовские дяди, в процессе раздела имущества условно разделившиеся на «коммунистов» и «демократов» – ничего, кроме брезгливости, у нормального человека вызвать не могут".

Еще цитата: "…коварство приватизации по-русски состояло в следующем. Общество наивно полагало, что отцы-реформаторы хотят разделить все на всех. В действительности же они с самого начала решили разделить кое-что среди кое-кого. Так, чтобы ни населению, ни тем более госказне ничего не досталось". Как, стыкуется? Между тем это уже не из "Здесь было НТВ", а из "Бандитов в белых воротничках". Точки соприкосновения у столь разных авторов, как В. Шендерович и А. Максимов, подтверждают, что ими написанное не домыслы, не догадки, а явь. Но чтобы она проступила в российской действительности вот с такой четкостью, понадобилось время.