Павел Огурцов - Конспект

В первое лето моей жизни на Сирохинской папа и я возвращались с какого-то семейного праздника у Кропилиных. Там была и мама. Тепло, малолюдно, горят уличные фонари, но, наверное, еще не очень поздно: окна в домах вперемежку — светящиеся и темные. Вышли на Москалевку, и я вдруг заявил:

— А знаешь, папа, ты до сих пор маму любишь.

В ответ получил такой подзатыльник, что искры из глаз посыпались.

— И чтобы больше никогда таких разговоров не было! Ни с кем. Удивляюсь, как у меня хватило ума извиниться.

Единственный случай, когда отец меня ударил. Ни он, ни кто другой меня не только не били, но и не наказывали, никак. Чем-нибудь отличусь — одернут, резко, иногда очень резко, но без нудных нотаций. А если встретится случай, похожий на мою провинность, обязательно скажут: а помнишь как ты?.. И я готов от стыда провалиться. Недовольства друг другом дома не могли не быть, но я не слышал ни скандалов, ни крика, ни ссор, ни жалоб друг на друга. Когда Сережа сердился на Лизу, он обзывал ее индюком, а Лиза в таких же случаях обзывала Сережу индюшкой, и я не раз ходил в индюках и индюшках. Никто друг другу никогда не лгал — ни в большом, ни в малом. Только Нина, не обманывая в делах серьезных, в мелочах это делала запросто, и на Сирохинской ее называли брехухой, а Лиза еще и Нинавеей. Пыталась подражать ей Галя, но у нее это не получалось, ее сразу же разоблачали, поднимали на смех, а Лиза говорила:

— Далеко куцему до зайца. Ты уж лучше и не пытайся обманывать.

Но обман в шутку, розыгрыш были в ходу. Когда все было благополучно, в любое время можно было ждать какого-нибудь веселого надувательства. Этим занимались все, кроме бабуси, но чаще всех Сережа. Только у Гали ничего не выходило, и ее попытки сразу же вызывали дружный смех.

Проснулся на веранде жаркой ночью. Окна открыты. Одно окно столовой выходило в тупичок, огражденный соседским забором и засаженный сиренью. В это окно я и полез, изображая вора. Нарочно сбросил с подоконника какую-то книгу и услышал из соседней комнаты голос Сережи:

— Кто там?

Притаился. Сбросил еще одну книгу. Зажегся свет в соседней комнате, потом в столовой.

Пригнулся, чтобы над подоконником торчал только затылок.

— Воры!! — закричал Сережа. Появляюсь в окне, вижу Сережу и входящих из других комнат Юлю, Галю и бабусю.

— Гы-гы-гы...

— Петя, что ты тут делаешь?

— Гы-гы-гы... Лиза всплеснула руками.

— Ах ты проказник! Хохот. Лиза говорит Сереже:

— Вот уж воистину — с кем поведешься... Стук в наружную дверь. Появляется папа.

— А, вот ты где! Что ты тут делаешь?

— Гы-гы-гы...

— Я спрашиваю: что ты тут делаешь?

— Гы-гы-гы...

— Вора изображает — говорит Лиза.

— Ну, хватит. Иди спать, — говорит папа и продолжает уже на веранде. — Прежде чем что-нибудь сделать, надо подумать.

— А Сережа?

— А что Сережа?

— Почему Сереже можно, а мне — нет?

— Можно и Сереже, и тебе, и всем. Дело не в том — кому, а что и как.

— А что такого?

— Вот ты и подумай — что такого. А сейчас давай спать. Утром, за завтраком я, потупив глаза, извинился за то, что ночью всех побудил.

В детстве я верил в Бога и молился. Кроме обычных молитв обращался к Богу и со своими просьбами. В детском доме, укрывшись одеялом, просил, чтобы скорее приехал папа. Вместе с бабусей ходил в церковь и любил церковную службу. Папа и Лиза тоже ходили в церковь, но реже нас с бабусей. Учась в школе, стал сомневаться в существовании Бога, и молился, чтобы Бог укрепил мою веру. Ничего не помогало: вера пропала, я перестал молиться, креститься и ходить в церковь. Дома сначала молчали, но вскоре папа спросил:

— Почему ты перестал ходить в церковь? Бабуся очень расстраивается.

— У меня пропала вера, совсем пропала. Зачем же я буду притворяться?

— А почему пропала?

— Понял, что в Библии нелепые сказки. Я же теперь знаю и про продолжение жизни, и про происхождение человека, и про строение вселенной и про то, что она была всегда, и никто ее не сотворял.

— Ну что же, притворяться, конечно, не нужно — это хуже всего. Я только опасался, что ты перестал ходить в церковь, следуя моде и боясь насмешек.

— Нет, папа, нет!

— Я верю, сынок.

Под вечер сидел с бабусей во дворе и с жаром рассказывал ей «и про строение вселенной, и про происхождение жизни». Бабуся слушала с интересом и задавала вопросы. Зазвонили в церкви, бабуся встала, перекрестилась и сказала:

— Зараз пiду до церкви. Тiльки завтра ти менi доскажи. Она ушла, а я сидел и растерянно думал: «Как же так? Как же так!?..» Прошло какое-то время, и я перешел в атаку на отца:

— Неужели ты веришь в сотворение мира, сотворение человека и другие такие чудеса?

— Да нет, в это я, конечно, не верю.

— А почему же ты и в церковь ходишь, и крестишься? Папа молчал.

— Почему ты молчишь?

Сейчас скажу. Еще помолчал, а потом стал говорить о том, что человечество, начиная с первобытного состояния, все время развивается, и в процессе развития у него меняется представление об окружающем мире, в том числе и о Боге, поэтому так много религий, и то, что меняется представление о Боге не означает, что Бога нет:

— Вселенная безгранична и бесконечна. В этом ты не сомневаешься?

— Конечно.

— И неужели ты думаешь, что во всей безграничной и бесконечной вселенной человек, живущий на нашей планете, — единственное разумное существо?

— Ну, наверное, есть люди и на других планетах и в других солнечных системах.

— Люди! Вот и у нее есть зачатки разума. — Папа показал на проходившую кошку. — И где-то не может не быть разума, развитого настолько сильнее нашего, что по сравнению с человеком он — Бог.

— И ты думаешь — он влияет на нашу жизнь?

— Этого я не знаю. Я только думаю, что если Бога нет, то существование человека, как разумного существа, бессмысленно. Тогда он только животное, а его ум — всего лишь приспособление для выживания, как у быка – рога, а у волка — клыки.

— А почему ты ходишь в церковь и крестишься?

Снова папа помолчал, но я терпеливо ждал.

— Вот на тебе костюмчик. Предположим — он у тебя один, и тебе больше нечего одеть.

И вот, он износился. Что ты сначала сделаешь: приобретешь новый, а потом этот выбросишь, или сначала этот выбросишь и голым будешь искать новый?

Я молчал, не зная, что ответить. И папа молчал, а потом вдруг сказал:

— Побываешь в церкви, и на душе станет легче.

Больше у нас с отцом разговора на эту тему не было.

Дни рождений — общий праздник с гостями и ужином. Больше всего гостей у Гали. У меня немного: Резниковы, Майоровы, а из Кропилиных всегда только Вера. Когда мне исполнилось 12 или 13 лет, Майоровы подарили мне часики, которые можно было носить и как карманные, и как ручные. В то время ручные часы — большая редкость, особенно у детей. Я пришел в восторг, носился с ними, всем показывал, восклицая: