Павел Огурцов - Конспект

По утрам я просыпался с мыслью: а обыска и сегодня не было. Об этом не говорили, но чувствовалось по настроению и обмену взглядами, что все просыпались с этой мыслью — авось пронесет. Я уже имел билет, готовился к отъезду и последние дни проводил с друзьями. Однажды перед сном отец снова заговорил о гэпэушниках.

— Я все думаю — почему они тебя отпустили? На их гуманность, на то, что они пощадили молодого паренька, рассчитывать не приходится — не такие это люди. Может быть, почувствовав твою ершистость, они махнули на тебя рукой: толку от тебя не жди, им нужны люди покладистые. Это было бы лучше всего, но никакой уверенности, что это так, конечно, нет. Может быть тут расчет, что ты им можешь пригодиться. Но в чем? Они охотятся за ценностями Торонько, значит — в этом. Вряд ли в чем-нибудь другом. Я молчал, но признаюсь: мне не хотелось, чтобы ты уезжал. А теперь я думаю: это хорошо, что ты сейчас уедешь — тебе надо от них на какое-то время оторваться. Искать тебя не будут — там ты им не нужен.

А через какое-то время можно и вернуться: не будут же они вечно заниматься ценностями Торонько.

Проведал маму, и об этом моем посещении помню только то, что мама ничего не говорила об обыске, а значит, у Аржанковых его не было, иначе она не удержалась бы и рассказала.

10 мая 32 года вечером выехал в Москву. Проехали пексину Лысую гору с уцелевшей церковью на ее совсем не лысой вершине, вспомнились наставления на дорогу. Папа: «Будет плохо — возвращайся, не жди, пока станет еще хуже». Сережа: «Захочешь учиться — учись лучше здесь». Лиза: «Помни, что здесь твой дом, а другого у тебя еще нет». Галя: «Не вздумай там жениться, а то осядешь на Урале, только мы тебя и видели». Бабуся: «Борони тебе Матiр Божа»...

Дом приезжих на первом этаже пятиэтажного здания на Арбате в Кривоколенном переулке. Через три дня прийти за направлением в Свердловск. «Фауст» в Большом театре с Марком Рейзеном в роли Мефистофеля. «Хлеб» Киршона во МХАТе — прекрасная игра, но сама пьеса, как мне показалось, — фальшивая однодневка на злобу дня с потугами на философию. Остальное время — Третьяковская галерея или прогулки по Москве. А Москва — это намного увеличенный Харьков с хаотическим сплетением улиц, похлеще, чем в Харькове, и может быть поэтому — уютнее, такая же пестрая застройка — большие дома вперемежку с маленькими, но насколько больше старинных и красивых зданий и церквей. Получаю направление и плацкартный билет в Свердловск. Бескрайние леса до горизонта, манящие проселочные дороги и тропинки, уводящие в глубину лесов: хочется встать с поезда и идти куда глаза глядят, хочется верить, что набредешь на избушку на курьих ножках или волшебное озеро, встретишь и лешего, и русалок. Казань поразила силуэтом мирно соседствующих минаретов и колоколен, Свердловск — большой шириной улиц с маленькими деревянными домишками и прудом в центре. Я ожидал, что предложат на выбор — куда можно поехать, но мне сразу вручили назначение на строительство челябинского тракторного завода и плацкартный билет в Челябинск на этот же вечер. Челябинск, так Челябинск, не худший вариант.

Хорошо писали классики! Иду с вокзала по челябинским улицам и улыбаюсь: таким и представлял себе провинциальный русский городок. Маленькие деревянные домики с крыльцами под козырьками. Резьба. В окнах — герань и бальзамины. Палисадники с желтой акацией и сиренью. На улицах канавы, поросшие бурьяном, травка-муравка, изредка — булыжная мостовая и дощатые тротуары. На одной из улиц, в низком месте, где скапливается вода, уложены бревна. В центре встречаются двух– и трехэтажные рубленые дома. На главной улице одиноко торчит надстроенный до четырех этажей кирпичный дом, в нем — редакция местной газеты. Церквей не видно. Большие наклонные вывески над магазинами. Круглые афишные тумбы. Собаки. Движение редкое, прохожих мало. Пустынно.

Стройка за городом в гладкой степи, а в ней кое-где березовые рощицы. Прокладывается трамвайная линия. Ноги вязнут в грязи — недавно прошел дождь. Завод побольше харьковского. Вблизи него — поселки: один — из четырехэтажных кирпичных домов, очень похожий на харьковский, в остальных — бараки с сараями и надворными уборными.

Слой липкой грязи на первом этаже главной конторы. Получаю назначение в проектное бюро, хлебную и продуктовую карточки. Продуктовую тут же обмениваю на талоны в столовую. Питание — трехразовое. Поселили на первом этаже четырехэтажного дома в трехкомнатной квартире. В комнате застал еще двух только что приехавших техников. Один — строитель, фамилии его не помню, другой — Тропилин, специальности не помню. Оба старше меня на 5—7 лет. На матрасах, простынях, одеялах, подушках, наволочках, полотенцах — всюду черные штампы: «Украдено в ЖКО». В соседних комнатах — семьи рабочих ударников с детьми. Пошел обедать. Меню: первое — перловый суп с грибами, второе — вареная картошка с грибами, третье — чай. На металлических тарелках, кружках, ложках и вилках выбито: «Украдено в столовой ОРСа». Хлебные карточки удобные: на каждый день три талона по 200 грамм, не нужно носить с собою хлеб.

Ночью — нашествие клопов, очень больших и в очень большом количестве. Спать невозможно. Через день — выходной, который мы втроем потратили на борьбу с клопами. Тропилин, человек бывалый, привез целый чемодан персидского порошка. Кровати отодвинули от стен, ножки поставили в консервные банки, в банки налили керосин. Керосином обтерли дверь, окно, подоконник и пол. Насыпали валики из персидского порошка под дверью и на подоконнике, обсыпали им матрасы. Три ночи спали спокойно, потом — снова нашествие. Свет не тушим и видим, как клопы несколькими цепочками гуськом ползут и ползут из дверных щелей и открытого окна на потолок, а с потолка падают на кровати. На следующий выходной снова война с клопами, и так — каждый выходной. Хорошо отработали эту процедуру, все меньше тратили на нее времени и выполняли ее вдвоем, а третий по очереди был свободен. Говорили с соседями, предлагали персидский порошок и помощь. Один сосед принял нас за чудаков: больше у нас никаких забот нет. Другая соседка сказала, что выводить клопов только в одной квартире — без толку: все равно из других наползут. А если уж выводить, то на зиму, когда окна закупорены. Сказал о клопах на работе, а в ответ услышал:

— Тут они везде. Привыкнешь.

Проектное бюро занималось корректировкой проектов применительно к менявшейся ситуации — поступавшим на стройку аппаратуре, моторам, кабелям, проводам, осветительной аппаратуре. Оказывается, все это не всегда соответствовало проектам. Работа только срочная. В бюро два молодых инженера, язвительный старик-сметчик, не помню, сколько техников и две копировщицы. Все — в одной комнате, тесно. Заведующего не запомнил — он сидел отдельно, редко к нам заходил и не вмешивался в работу. Обстановка — склочная. Целый день крики, брань, угрозы и не только по работе, а по любому поводу. Грызлись между собой инженеры, кричали на техников и копировщиц, переругивались копировщицы и техники, а один из них все время отпускал пошлые шутки. Старик-сметчик изо дня в день так поносил своего техника за любую ошибку, так над ним издевался, что я удивлялся его молчаливому терпению. Корректируя чертеж по наметкам инженера, усомнился в каком-то сечении, просчитал на своей линейке, убедился, что сечение недостаточно и тихо сказал инженеру.