Бриджит Бардо - Инициалы Б. Б.

«Очаровательную идиотку» я прочла еще зимой, в Мерибеле. Книга показалась мне очень смешной.

По правде говоря, история-то глуповатая, но мне в то время немного было надо, чтобы влюбиться во что угодно и в кого угодно. Ничего не поделаешь: я сказала однажды, просто так, в пространство (теперь я боюсь этого как чумы!), что книга прелестна — и все продюсеры, у которых я снималась, передрались за право экранизации. Победу одержал «Бель-Рив». В партнеры мне достался Энтони Перкинс, «недостижимый идеал» каждой женщины.

И вот я пустилась в очередную киноавантюру — отнюдь не блистательную. Хотя Эдуар Молинаро, модный тогда режиссер, проявил все свои таланты, Энтони Перкинс пустил в ход все свое обаяние, а я выглядела как нельзя более идиоткой и, по чистой случайности, очаровательной, этот фильм остался для меня ошибкой юности, из разряда «лучше б я сломала ногу».

В Лондоне 250 журналистов и фоторепортеров оказали мне такой прием, что я начала сожалеть о Капри, о «папарацци» и об итальянцах, хотя, видит Бог, те были невыносимы!

Как ни старались продюсеры, снимать на улицах Лондона было невозможно, и они решили воссоздать столицу Англии в Булонской студии — там будет спокойнее.

Мы с Бобом вышли через кухню отеля, замаскировавшись под старичка и старушку. Я смогла час походить по магазинам, купить себе непромокаемый плащ, волынку и «морган», машину моей мечты, современную копию «бугатти», ручной сборки — роскошную игрушку, какой во Франции не найти. С доставкой через год... и то только потому, что это я!

Возвращение в Париж было нерадостным.

Как я и предвидела, горничная заявила, что уходит.

Оставалась, правда, секретарша, которая заменила мою заболевшую Мала, но эта женщина «из общества» только вскрывала мою почту, не осмеливалась вторгаться в мою личную жизнь и, вообще, знала разве только, как меня зовут, — и все!

Я никогда не умела обращаться с прислугой, даже в те времена, когда обслуживание еще что-то значило. Я не смела командовать, каждую свою просьбу заворачивала в шелковую бумажку. Я целовала их, поверяла им мои горести и радости, даже если была с ними знакома каких-нибудь полчаса. А потом, не будучи по натуре ни терпеливой, ни снисходительной, ни великодушной, могла вдруг закатить ужасающую сцену из-за пустяка! И тогда мне швыряли передник в лицо, и я сразу же сожалела о своей вспыльчивости, сознавая свое зависимое положение. Люди, которым я платила за то, чтобы они меня обслуживали, всегда судили меня без снисхождения: они меня не уважали и не стеснялись говорить в глаза все, что обо мне думают.

Мои горничные держали меня в страхе.

На сей раз предлог был следующий: она всегда работала в порядочных домах, где был один «месье» на протяжении всей ее службы. Она не потерпит, чтобы ею командовал новый «месье».

Эта женщина была права, я не должна была бросать Сэми, но я не могла позвать его обратно — слишком поздно. У Сэми тоже появилась новая подруга, я прочла об этом в газетах и чуть с ума не сошла от ревности. Но что за бред: возвращаться к любовнику, с которым порвала несколько месяцев назад, ради того чтобы удержать горничную.

Я призвала на помощь маму, Бабулю, мою Дада и всех святых. Тогда и вошла в мою жизнь мадам Рене, вошла и осталась на пятнадцать лет. Рене Мари была незаметной и незаменимой свидетельницей многих событий в моей биографии. Она больше походила на служанку кюре, чем на домоправительницу кинозвезды. На нее я смогла наконец всецело положиться и доверить ей руль моего домашнего корабля. Даже когда менялся капитан (а за пятнадцать лет это случалось не единожды...), она не покидала своего поста.

Боб, со своей стороны, навел порядок в моих делах и подыскал мне секретаршу, достойную так называться, — она тоже оставалась со мной больше пятнадцати лет. У Боба не было определенной профессии, он занимался тем, что ему нравилось, то в Бразилии, то за ее пределами, играл в покер, курил огромные сигары «Давидофф», однако все его уважали. В нем чувствовалась какая-то основательность, наверно, она-то меня и покорила: мне было с ним надежно.

Но мои родители восприняли его совсем иначе...

Кто он такой, этот проходимец? Жиголо, заокеанский авантюрист, да еще и картежник-профессионал к тому же! Стыд и срам!

Счастье еще, что Мижану вышла за юношу из очень хорошей семьи, красивого, образованного, прекрасно воспитанного, — это немного подняло престиж семьи Бардо.

На мои подвиги как на кинематографическом, так и на любовном поприще смотрели очень косо, и мне нечем было гордиться перед папой и мамой.

Как бы то ни было, я проводила время с Бобом и моими подружками Пиколеттой и Линой Брассер в их опустевшем ресторане в тот день, 11 октября 1963-го, когда по телевидению сообщили сразу о двух смертях — Эдит Пиаф и Кокто.

Эта новость сразила нас наповал. Мы остолбенели, не веря своим ушам.

Как могло случиться, что в один и тот же день два великих человека встретились, чтобы вместе пойти по пути, ведущему в бессмертие? Тогда я еще не знала, что они останутся единственными и никто никогда их не заменит, сколько бы ни старались все те, кто тщетно пытался занять их место!

Мне посчастливилось знать их лично, и я думала о них, поневоле сознавая, что теперь, после их кончины, стану звеном в цепи и, чтобы эта цепь не порвалась, должна буду говорить о них, помнить их, пытаться донести их живые голоса до тех, кто придет после меня. Увы, мой голос потонул во множестве глупостей, в шуме, от которого нет ничего хорошего и в котором не слышно того, кто хочет сказать что-то хорошее, не поднимая шума. Но я ношу их в себе, и, пока я жива, как ни краток мой срок на этой земле, будут жить и они.

В том же октябре в мэрии Нейи под наши умиленные взгляды Анна де Миолли стала мадам Жислен, Гектор, Нестор, Жан-Батист, Огюст Дюссар — церемония сопровождалась дружным хохотом; даже в глазах мэра, Ашила Перетти, плясали искорки веселья. Что поделаешь, имена своих предков не выбирают.

Боб сразу вписался в мою жизнь.

В субботу вечером, после съемок, он заезжал за мной на студию, и мы отправлялись в Базош с Жики, Анной и компанией друзей.

Все столы в доме были реквизированы для покера. Зеленое сукно и фишки убирали только на время еды, которая тоже была сущим удовольствием: каждый готовил свое фирменное блюдо. Гараж переоборудовали в сторожку, и жена сторожа Сюзанна взяла на себя уборку, мытье посуды и покупки. Ее муж пытался хоть немного привести в порядок запущенный сад, но я-то люблю, чтобы все росло вперемешку, как Бог на душу положит.

Анна, которая ждала ребенка и была уже на солидном сроке, радовалась, что больше не приходится жить в гостиной. Моя бывшая спальня на первом этаже, обтянутая розовой набивной тканью, превратилась в комнату для гостей. Мы с Бобом уже подумывали о том, чтобы снести перегородку между столовой и кухней: получится просторная гостиная. Тогда в нынешней гостиной придется оборудовать кухню. В общем, мы строили далеко идущие планы, но какой же бордель нас ожидал!