Валерия Нарбикова - Два романа. Инициалы. Султан и отшельник

Редактор Игорь Михайлов

Корректор Дарья Лепихова

Верстка Дмитрий Горяченков

Иллюстрации Валерия Нарбикова

© Валерия Нарбикова, 2020

ISBN 978-5-0051-4793-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Валерия Спартаковна Нарбикова – российская поэтесса, писательница и художник. Автор 10 романов, изданных во Франции, Германии, Голландии, Италии, Чехословакии.

Валерия Нарбикова окончила Литературный институт им. Горького. В 1978 году дебютировала стихами в знаменитом альманахе «День поэзии», но до 1998 года ее проза в России не публиковалась из-за эстетического неприятия издателями «другой литературы».

В 1982 году во Франции выходит роман «Инициалы», на родине его напечатают только 38 лет спустя.

В 1986 году в журнале «Юность» был опубликован роман «Эколо около», который можно сравнить с шоковой терапией.

Константин Кедров в своей статье «В пространстве любви и свободы» написал о Валерии Нарбиковой:

«Это мир, не обремененный свинцовыми проблемами социума, быта, весь растворенный только в любви. Там блуждают странные герои. Одного зовут Додостоевский, другого – Тоестьлстой. Есть героиня по имени Ездандукта и есть совсем уже непривычная для строгого уха Слабана Передок.

Самое интересное, что люди эти в привычных любовных треугольниках и даже квадратах часто перестают быть собой и вдруг видят мир глазами своего соперника или соперницы.

Имена их путаются, переходят друг к другу, как волейбольный мяч. Остается лишь некое блуждающее «я», ищущее себя и свою любовь. Обрывки идеологий, плакатов, заплеванных советских пейзажей и какой-то странный коллаж из Петербурга, Москвы и Ялты, так что герои находятся одновременно и на берегах Невы, и в Москве, и на Черноморском побережье. Оказавшись в объятиях одного, она видит себя в объятиях другого, да и видятся они ей неким единым существом, любящим и любимым».

После публикации романа «Равновесие света…» в 1988 году имя Нарбиковой стало символизировать новую русскую литературу, а точнее – самые ее раздражающие и возмущающие аспекты. Проза писательницы, изыскана и наполнена языковыми экспериментами.

Сама Валерия Спартаковна снова в подполье, языковом и литературном. Все попытки напечатать ее тексты натыкаются на тупое недоумение. Чиновники от литературы не понимают этого «птичьего» языка, легкого сквозняка и игры света и тени, словесной акварели. Они делают литературный процесс, а она пишет литературу.

Проза Нарбиковой – все равно явление вневременное, внелауреатское и книжнопроектное. Потому журнал «Вторник» открывает свою библиотеку именно ее произведениями.

А кого же издавать, если не Нарбикову?

Дано:

Однополое время года,

память – X

радуга?

Решение:

Они жили в ветхой землянке ровно тридцать лет и три года. Старик ловил неводом рыбу, старуха пряла свою пряжу.

Они жили в ветхой землянке, и ему было ровно тридцать лет, а ей три года, и когда об этом узнали, его посадили в тюрьму, а ее отправили в детскую колонию.

Ответ:

Радуга повисла, как Обломов.

Поцелуй на гитаре

Бр был действительно бр-р-р. Он служил в церкви, куда прихожане приносили банки и бутылки. Однажды он утаил несколько банок и бутылок, и сделал из них кукол. Они были очень похожи на жителей колонии. На горлышки бутылок он надевал медовые или майонезные банки, сверху натягивал чулок и приделывал мягкие ватные ноги, а когда кончилась вата, стал прикручивать прутики.

Кукол звали так, как было написано на этикетках. Больше всего он полюбил Изоллу-Беллу. Снял со своей руки часы и надел ей на ручку.

По вечерам колония была гадко прозрачной. За прозрачными стенами сидели у всех на виду однополые существа. Сквозь стены было видно, как кто-то вешается, кто-то пьет чай, кто-то спит.

Днем Бр находился в церкви: принимал бутылки, святил их, а по вечерам писал – это не преследовалось – об Урне.

Прихожане звенели бутылками все настойчивей, требуя открыть дверь в церковь. Бр посмотрел на часики, они показывали шесть утра. Он на всякий случай завел их, и ему стило приятно. В церковные стекла бил резкий снег и занозил их. Бр зажег лампадки у бутылок и пошел открывать дверь.

Прихожане хотели как можно скорее избавиться от этих хрупких предметов культа. Они боялись наказаний за трещины, а еще больше – за укрытые осколки. Они не любили бутылок и боялись их, они не любили свое сходство с ними. Перед входом в церковь они стояли и обсуждали приметы. Те, у кого бутылки после мытья запотели, говорили, что это к сильному морозу. Другие утверждали, что образовавшиеся у горлышка круги не предвещают ни холода, ни осадков.

Бр поздоровался с прихожанами, они заулыбались и успокоились. В церкви было тепло, стоял легкий перезвон, и только через несколько часов он был нарушен криком кошки. Кошки жили в церкви. Случалось так, что они орали и пугались собственного крика, отягченного эхом.

В этот день Бр протирал бутылки, ставил свечки, а когда стало темнеть, застыл и долго сидел, потому что ему некуда было идти. И дом, прозрачный, как дождь, и дом, горящий, как зуб, – все дома были заполнены кем-то, и, с высоты церковного окна, было видно, что некуда идти. И он открыл книгу, и, как в прошлый вечер, как в вечер своей молодости, написал еще несколько строк – посвятил их Урне.

Урна сняла шапку-поганку, и волосы прокатились по спине. Она разбросала вокруг себя погрешности, какие носят женщины, и стала видна целиком. Урна не была прозрачной, под кожей все было скрыто. Сзади Урна была гладкой. Сзади нее стоял Сокра. Он стоял на грубых пятках и тоже не был прозрачным. Его тело было проще ее. Там, где у нее были курсивом груди, у него – только маленькие опечатки.

Она, казалось, была создана письменно, он – устно. Урна села на колени к Сокра только за образами. Подул ветер и стал толкать их.

Сокра закопал ноги по самые колени в землю, а Урна привязала себя к нему шарфом, и они больше не боялись улететь. Раздался гудок теплохода, и Урна заткнула уши. Сокра подтянул теплоход за гудок, и пассажиры стали выходить на берег.

– Хочешь, уйдем? – спросил Сокра.

– Сейчас нельзя, нас унесет, – ответила Урна.