Говард Маркс - Господин Ганджубас

— Решение арестовать Дэвида принимали испанские власти, так что это их дело, когда его отпустить. Конечно, я обязательно скажу, что, на мой взгляд, он просто оказался не в том месте и не в то время. Кстати, у тебя прекрасные дети.

— Пожалуйста, поговорите с Джуди! Скажите, что у нее есть шанс выйти на свободу, если я соглашусь на экстрадицию.

— Не люблю разговаривать с полоумными. А Джудит совсем обезумела.

— Так вам не с кем словом перекинуться.

— Увидимся завтра, Говард, в тюрьме. Пора отпустить испанских коллег домой, к семьям. Они наверняка соскучились по дому.

Когда я вернулся в камеру, алкаш уже проснулся и выкрикивал что-то на каталонском. Террорист-перуанец закрыл лицо руками, словно говоря: «Прошу не беспокоить». Я лег на пол, и меня захлестнула волна печали. Дела были плохи, и, казалось, мне не остается ничего другого, кроме как взять себя в руки, собрать в кулак волю и дать закончиться худшему дню в моей жизни.

Назавтра, едва рассвело, меня сфотографировали, взяли отпечатки пальцев, записали данные. Надзиратели и служащие тюрем, которые оформляют вновь прибывших, склонны перевирать имена, адреса и не спешат исправлять свои ошибки, которые в дальнейшем вызывают миллион проблем. Специально это делают, что ли? После оформления меня отвели в приемную, где уже томились Джуди и Джеффри. Дэвида Эмбли я не увидел. Должно быть, Ловато его отпустил. Джуди находилась в ужасном состоянии, не переставая рыдала и пила успокоительное. Тюремщик начал надевать на нее наручники.

— Hombre, es mi esposa. No necesitan estos 92 92 Парень, это моя жена. Они ей не нужны (исп.). , — запротестовал я. Мне невыносимо было видеть Джуди в наручниках.

— Todos son iguales. Todos tienen esposas. Esposas, tambien, tienen esposas 93 93 Все одинаковые. У всех есть жены. А жены тоже носят наручники (исп.). , — сказал тюремщик, чем вызвал веселое оживление среди своих коллег. До меня не сразу дошло, что испанское слово esposas означает и «жены», и «наручники». После этого на наших запястьях довольно грубо защелкнули «браслеты».

Джеффри выглядел совсем убитым, но он не проронил ни слова. Нас засунули в полицейский фургон и отвезли в потрясающе красивый Дворец правосудия. Во время пятиминутной поездки в суд Джеффри хранил молчание. Джуди безутешно рыдала.

Выйдя из фургона, мы словно угодили на съемочную площадку. В глаза ударил свет юпитеров, вспышки фотокамер галдящих журналистов. Нас быстро провели через толпу в камеры временного содержания, а потом одного за другим отконвоировали в коридор, где находились кабинеты судей, махистрадос. Должно быть, мы оказались на том самом втором этаже, откуда всего несколько недель назад рванул Роджер Ривз. Вот уж точно храбрец.

Махистрадо, молодой человеком приятной наружности, через переводчика объяснил, что в связи с требованием США об экстрадиции, меня должны передать в распоряжение Аудиенсии Насиональ, Национального суда в Мадриде. Я мог согласиться на экстрадицию или противодействовать ей, рассчитывая на защиту испанского закона. Я попросил разрешения позвонить детям и тотчас получил в свое распоряжение телефон. Ответила Маша. С детьми было все нормально. Я заверил, что буду добиваться нашего с Джуди скорейшего освобождения.

Мы провели несколько часов поодиночке в камерах дворца. Ко мне пустили испанского адвоката, который на превосходном английском сообщил, что его зовут Луис Морель. Он, хоть и был дальним родственником Хулио Мореля, которого я выбрал в защитники, явился не от него. Хулио, по всей видимости, не захотел иметь к нашему делу никакого отношения. Луиса нанял Боб Эдвардес, чтобы испанец представлял меня и Джуди. Этот Морель мне сразу понравился. Я получил от него деньги, блок сигарет и чистую одежду. Луис сказал, что встретится с нами в тюрьме, как только сможет.

На улице все еще толпились журналисты, когда нас троих отвели обратно в тюремный фургон. Должно быть, они работали в газетах и радиовещательных компаниях Пальмы. Мальорка маленький остров. Интерес местных к происходящему можно было понять. Джуди выглядела получше. Она тоже смогла поговорить с детьми. Мы смотрели друг на друга, когда тюремный фургон подъезжал к центральной тюрьме Пальмы, и оба думали об одном. Рафаэль както показал нам это здание и заметил, что тюрьму специально построили в таком месте, чтобы в ней нельзя было скрыться от палящего солнца. Мы выбрались из фургона, встреченные дружелюбными улыбками надзирателей, фунсионариос и заключенных, пользующихся доверием начальства. Они курили сигареты и пили пиво из банок. У меня забрали обручальное и помолвочное кольца. Больше я их никогда не видел. Тюремщики спорили, в какие камеры нас определить.

— Может, посадите меня вместе с мужем? — спросила Джуди—к ней вернулась способность шутить.

Фунсионариос заржали.

— Могли хотя бы попробовать, — заметила Джуди, слабо улыбнувшись.

Ее препроводили в женское отделение, Джеффри и меня—в мужское.

Нас вывели на пустой тюремный двор для прогулок.

— Прости, Джеффри! Никогда не думал, что может произойти такое. Уверен, тебя скоро освободят.

— Не беспокойся. Нет доказательств, что я как-то нарушил закон. Не хотел бы оказаться на твоем месте. Как представлю, что моя жена угодила за решетку... Это может обернуться для тебя очень серьезными последствиями, Говард. Очень серьезными. И я думаю, что за случившимся стоит Дэвид Эмбли. Подумай об этом!

Я не мог об этом думать.

Поразительно, но нас с Джеффри поместили в одну камеру. Через несколько минут в дверь постучали, заключенный, которому разрешалось ходить по тюрьме, просунул под дверь всякие полезные вещи — посылку от Роджера Ривза. Там были сигареты, косметика, писчие принадлежности, еда, пиво, журналы, тюремные денежные жетоны и записка от Роджера. Он видел нашу явку в суд по телевизору. И у него можно было разжиться дурью, если я захочу покурить.

Дверь в камеру открылась. Мне велели собирать вещи. Сказали, что переводят в тубо, то есть в трубу. И что это за труба такая? Меня подвели к двери, на которой огромными буквами было написано MUY PELIGROSO 94 94 Очень опасен (исп.). . За дверью находилась камера, а в ней — пустая клетка немного меньших размеров. Я оказался в тройном заключении: клетка, камера, тюрьма. Два огромных таракана опасливо вылезли из загаженной дырки туалета. Они намного превосходили своих сородичей из Брикстонской тюрьмы или Уондзуорта. С такими тварями ужиться тяжело. Наступила ночь. Я улегся на грязный матрас и курил сигарету за сигаретой, пока не рассвело. За дверью остановилась тележка.

— Я утренний фунсионарио. Будете завтракать, сеньор? Он назвал меня сеньор?! Удивительно.

— Да, пожалуйста, — ответил я.