Джон Херси - Возлюбивший войну

В грузовике, на пути с аэродрома, Мерроу был воплощением любезности. Это очень меня удивило. Видимо, мысль о Дэфни не вызывала у него угрызений совести. Ни единого слова о том, что произошло. Часы показывали четыре тридцать, когда мы возвратились в свою комнату.

Я помылся, надел обмундирование защитного цвета, отправился в магазин для военнослужащих и попросил сидевшего позади зарешеченного окошка старшину отпустить мне коробочку с тремя презервативами.

На этот раз я почти разделял неприязнь Мерроу к сержантам - вечно они насмехаются.

- Подцепили кого-нибудь вчера на танцах в офицерском клубе, сэр? - поинтересовался старшина, сверкнув зубами, вполне достойными красоваться на плакате, рекламирующем новую чудодейственную зубную пасту. - Поздравляем с... - Он, должно быть, хотел сказать: "С быстрой работенкой".

Я не имел особого опыта в подобных делах и почувствовал, как краска стыда, вспыхнув где-то на затылке, покрывает лоб, и вскоре мое лицо, наверно, выглядело, как розовая промокашка, однако у меня хватило самообладания ответить:

- Это подарок для мерзавцев-штабистов, чтобы не забеременела мадам оперативная обстановка, с которой они нянчатся, как с любовницей.

- Желаю вам приятной поездки, сэр! - сказал старшина.

Я взял увольнительную и присоединился к группе отпущенных в Кембридж ровно в тысячу восемьсот часов, как было принято говорить, и это в тот день звучало особенно правдоподобно - именно столько времени, казалось, прошло между тем, как Салли бесцеремонно растолкал меня утром, и восемнадцатью ноль ноль, когда, скрежеща коробкой скоростей, автобус английских ВВС, похожий на игрушку для взрослых, повез нас в смягченный дымкой закат. Весь день, даже в минуты ожидания несостоявшегося вылета, я испытывал какое-то странное, постоянно меняющееся настроение, - наверно, так должен чувствовать себя светлячок, то вспыхивающий, как жаркий огонек, то снова гаснущий и холодный. Меня наполнял свет, как только я вызывал в своем представлении образ Дэфни и видел всю ее совсем близко: обещание счастья в ее глазах, когда она, разговаривая с этим здоровенным буком Бреддоком, время от времени посматривала на меня; ее чуть вздрагивающая рука, будто она держала не обфкновенную пудреницу, а живую птичку; ласковый взгляд, устремленный на маленькое круглое зеркальце, словно она видела в нем не самое себя, а двойника, говорившего: "Ах, это ты! Рада видеть тебя, дорогая". Но чаще всего я представлял, как она смотрит мне прямо в глаза. Снова и снова... Меня удивляла ее тонкая лесть - можно было подумать, что мне оказали неожиданную милость и сделали мэром Донкентауна только потому, что моя физиономия внушила доверие.

Затем свет гаснул, и наступал холод. Я размышлял, действительно ли выбор Дэфни пал на меня; честно говоря, она каждого заставляла чувствовать себя так, будто он и есть единственный избранник. Не потому ли Мерроу так добродушно сегодня настроен, что уже чувствует себя за рулем? Какая глупость не узнать ни ее адреса, ни хотя бы фамилии. Может, я был пьян? Ничего хорошего не сулит мой вызов Мерроу там, где из-за чрезмерного тщеславия он считает свое превосходство неоспоримым. И вообще, зачем я оказался в этом автобусе?

Мои спутники хранили угрюмое молчание. Они напоминали освобожденных преступников, побледневших в тени тюремных стен, ошеломленных необъятностью мира и все же охваченных желанием снова оказаться в нем, чтобы восстановить свою репутацию или отомстить. Я слышал, как они порой шептались, обмениваясь планами приобщения к новой жизни: "Сначала выпьем пива"; или: "Почему бы для начала не выяснить, есть ли там кинотеатр?.."

Я же хотел лишь побродить по улицам и поискать одно лицо.

Квадратный автобус завывал, как летящий "спитфайр", и делал миль двадцать в час. В сумерках смутно виднелись фермерские поля Восточной Англии, мягко дышавшие под покровом тумана, а затем, когда стало еще темнее, я увидел справа горы Гог-Магог - горбы высотой футов в двести, выглядевшие на низменности подобно далеким величественным сьеррам. Потом вдруг нас бесцеремонно выгрузили на Трампингтон-стрит.

Я начал с какого-то подобия системы - попытался найти яркие огни, но их не оказалось. Глаза у меня были раскрыты так широко, что я ничего не видел. Мимо маленькой церкви на рыночную площадь... Равнодушные лица в кавернах ночи... Под уличным фонарем кучка студентов в идиотских традиционных мантиях короче пиджаков, с головными уборами в виде ступок под мышками... Отраженное стеной эхо моих шагов... Велосипеды поодиночке и стаями, опасные, как одичавшие псы.

Затем я оказался напротив огромных ворот здания Тринити-колледжа, похожего на огромный обрубок дерева, перевернутый всеми четырьмя ножками вверх, на котором мясники разделывают туши. Впрочем, не могу сказать, как это здание выглядело в действительности. Железная решетка оказалась на замке. Я долго стоял перед воротами, хотя понимал, что никто не распахнет их передо мной.

Я входил в вестибюли гостиниц и таверны, деловито осматривался и говорил метрдотелям, что ожидаю человека. "Лев", "Бык", "Обруч". Меня удостоили чести вышвырнуть из джентльменского клуба, и я успел только узнать, что он называется "Питт". Дэфни была девушкой Питта. Мне припомнилась игра в "спрятанное сокровище" в незнакомой гостиной: чем ближе я подходил к предмету поисков, тем громче женщина начинала играть на пианино.

Прищуриваясь, я вчитывался в таблички с названиями улиц на углах, словно они могли подсказать нужный адрес. Мейдс-коузвей. Петикари. И еще много других. Я сердито хмурился на закрытые двери домов на Парадайс-стрит [12] Райская улица. , ибо на какой другой улице могла она жить...

На Кингс-перейд я увидел господина средних лет с мрачным, замкнутым лицом и утопавшим в тени подбородком - настоящий агент ФБР в цилиндре, визитке и полосатых штанах; он мчался посередине дороги, преследуя трех пьяных студентов в дурацких мантиях, развевавшихся, как черные крылья, и эксцентрическое зрелище погони солидного господина за пьяными юнцами доставило мне облегчение. Я почувствовал себя утешенным. Все мы жили в одном мире.

Мне давным-давно следовало прекратить поиски, но слишком велико было желание оказаться около Дэфни.

Как угрюмый странник, я заглядывал в редкие незатемненные окна в надежде увидеть ее лицо. Чем безнадежнее становились поиски, тем больше я спешил. Я не замечал прославленных достопримечательностей этой древней твердыни знаний; потом я неожиданно оказался на каком-то открытом месте и, немного растерянный, окликнул прохожего и спросил, где нахожусь, а он прокричал в ответ, что на крикетной площадке колледжа Иисуса.

Автобус на Пайк-Райлинг я поймал у "Быка", на Трампингтон-стрит, в одиннадцать или в две тысячи триста часов, хотя время, прошедшее с той минуты, как я увидел девушку, которая назвала себя Дэфни, было невозможно измерить. В автобусе я крепко уснул и не чувствовал, как моя опущенная голова колотится об окно автобуса; потом у меня целую неделю болела шея. Еще до моего возвращения на базе объявили состояние боевой готовности: на следующее утро намечался очередной рейд; Мерроу еще не спал и был чем-то взвинчен.