Джон Херси - Возлюбивший войну

- Между нами все кончено, - заявил я. - С тех пор как мы приехали сюда, она лишь дважды написала мне, да и то во втором письме обвинила в неверности, а я в то время не знал даже, как пробраться из общежития в столовую, не завязнув в грязи, ну, а потом она вообще перестала писать. Больше не получал от нее ни слова. И знаете, что мне кажется? Она уже готова изменить мне. Сначала я переживал, а теперь... черт с ней!

Ласковое нежаркое солнце навевало на меня сонливость.

- Сейчас вам смело можно дать лет девяносто, - заметила Дэфни. - Сюда. Положите голову сюда. - Она похлопала себя по коленям.

Я с радостью воспользовался ее предложением, и, как дитя, проспал целых два часа.

Проснулся я не в духе, чувствуя что-то унизительное для себя в том, что на первой же загородной прогулке подверг терпение Дэфни такому суровому испытанию, - надоел ей рассказами о Дженет, а потом заснул, положив ей голову на колени. Она же не проявила ни малейшей досады и спокойно ждала, пока у меня не пройдет дурное настроение.

- Вам сегодня пришлось выдержать большую нагрузку, - сказал я. - Готов спорить, вы предпочли бы такому времяпрепровождению свою секцию Би.

Однако Дэфни не позволила мне предаваться самоуничижению, она молча встала, расправила платье, а я вновь ощутил под своей щекой ее теплое тело, и при мысли об этом у меня сладко защемило в груди.

- Вы не сердитесь, Дэфни?

Все же я чувствовал себя освеженным, когда мы отправились в обратный путь. Пошли без дороги, прямо через рыжевато-коричневые и зеленые поля, потом по узкой тропинке в тенистый лес, и с последним уколом плохого настроения я подумал: откуда Дэфни знает эту тропинку? Скольких парней она водила по ней?.. Так скоро и так нежно она овладела мною, заставив поверить, что принадлежит мне.

Мы шли, вдыхая аромат возрождения, исходящий от влажной, нагретой солнцем земли, и я вспомнил, что беспокоило меня перед тем, как я уснул на коленях Дэфни, прижавшись к ней головой, - свою досаду и неудовлетворенность самим собой при мысли о многом, что я оставил несделанным в Донкентауне, о книгах, которые намеревался когда-нибудь прочесть, о делах, до которых руки так и не дошли. В другой раз... Но другого раза не будет. Если я уцелею, я стану старше, стану иным.

- Как-нибудь нам надо снова прийти на наш луг, - сказал я.

- Обязательно. Здесь так чудесно, правда?

- В следующий раз захвачу пива. - Но я понимал, что мы вряд ли вновь придем сюда, а если и придем, то совсем иными людьми - уже не такими чужими друг другу, - и будем искать какой-то сокровенный смысл в каждом случайном слове и в каждом случайном прикосновении.

Мы пообедали в "Гербе университета", где нам подали унылый английский обед: и хлеб, и сами блюда, из чего бы они ни состояли, казалось, были приготовлены кем-то в виде наказания. Мы расспрашивали друг друга довольно вызывающим тоном, как бы говоря: "Чего ты, собственно, хочешь?" Чужие друг другу, мы по-разному мыслили и, вероятно, преследовали в жизни совершенно противоположные цели, хотя пока не говорили о них. Однако я знал, чего хотел: уже давно меня подмывало спросить у Дэфни, почему она предпочла меня Мерроу, но я все не решался задать этот вопрос, и вот теперь, когда она узнала меня лучше, я хотел убедиться, так ли это, и если так, то надолго ли; я уже сомневался, хочу ли я этой близости. Конечно, я не стал делиться с Дэфни своими мыслями. Теперь я понимаю, что оба мы, вероятно, подготавливали себя к неизбежности низменного акта, оба, как мне кажется, видели, что я, несмотря на все колебания, обязательно попытаюсь овладеть ею в течение вечера. Я считал, что имею на это право, поскольку, как летчик, постоянно рискую своей жизнью.

Это, конечно, и породило курьезное противоречие в моем поведении: я не только не пытался выглядеть как можно привлекательнее, а, наоборот, всячески принижал себя.

Я рассказал Дэфни, что во время учебы в университете увлекался боксом и занял второе место на соревновании университетов восточных штатов в классе спортсменов весом сто тридцать восемь фунтов. Я добавил, что ненавидел бокс, но не бросал его - наверно, чтобы доказать Дженет и себе, что и такой низкорослый человек чего-нибудь стоит, хотя вовсе не хотел прослыть "типичным наглым коротышкой". Я никогда не наносил сильных ударов, способных нокаутировать противника, всегда избегал грубых приемов - не только потому, что беспокоился о своих "музыкальных", как говорила мать, руках и о своем некрасивом носе и не хотел, чтобы он стал еще уродливее, но и потому, что мне не доставляло удовольствия причинять боль другим, хотя со временем убедился, что тот, кто не испытывает такого удовольствия, никогда не станет настоящим боксером. Я подчеркнул, что всегда занимал второе место, всегда был вторым пилотом.

Дэфни спросила, чем еще я увлекался в университете.

Я продолжал умалять свои таланты: сказал, что меня интересовали только отметки в журнале декана, которыми оценивались мои длиннейшие сочинения, такие неряшливые и неразборчивые, что, по мнению педагогов, в их непроходимых дебрях обязательно должно было что-то таиться. И еще история. Меня очень интересовало прошлое. Хотите послушать образец стиля моей зачетной работы? "Династия Меровингов, железной рукой управлявшая франками, в битве при Мориаке и на Каталаунских полях помогла Актиусу остановить продвижение гуннов, причем федераты франков под командованием Меровея дрались в первых рядах в самой гуще битвы".

- Боже милостивый! - воскликнула Дэфни.

- Вот я каков!

Я даже пошел на риск и упомянул имя Мерроу.

- Забавный парень, - заметил я. - Высмеивает новичков, а сам участвовал всего в трех рейдах.

Дэфни, как я обнаружил, была по-женски, до болезненного тактична: она высказывала свое мнение не раньше, чем выясняла вашу точку зрения, и часто отвечала вопросом на вопрос.

- А он хороший летчик? - поинтересовалась она.

- Отличный, - мрачно ответил я и поспешил переменить тему, опасаясь, что разговор станет слишком уж щекотливым.

После обеда, прямо посмотрев мне в глаза, она спросила, не хочу ли я пойти к ней.

Ответ мог быть только один, но все же я счел ныжным спросить:

- А квартирохозяйка? Как она относится к вашим визитерам? - Я и сам не знал, что имел в виду, и потому употребил этот иронический эвфемизм: визитеры.

- Миссис Коффин? Я же упоминала о ней в своей записке, - ответила Дэфни, игнорируя мою грубость с видом святой невинности, проявлявшейся как в выражении лица, так и в тоне голоса. - Она недолюбливает янки.

- Если судить по вашим словам, у вас частенько бывают гости.

- Не сказала бы, - искренне ответила она. Но не мелькнула ли грусть в ее глазах? Питт?

Каким же мерзавцем я себя чувствовал! Без всяких к тому оснований причинять неприятности девушке, с которой только что познакомился, и чуть ли не обзывать ее, а за что? Может, чтобы оправдаться перед самим собой за покупку презервативов еще до того, как я узнал, где она живет?