Валерия Новодворская - Прощание славянки

У меня многолетний спор с Владимиром Буковским. О том, имеет ли право русский диссидент уезжать на Запад. Я боюсь, что этот процесс будет аргументом отнюдь не в мою пользу.

Лесков, «Забор»:

«Забыли все так скоро, как никакой другой народ на свете не забывал своего горя. И еще надсмеялись над всеми лучшими порядками, назвав их припадками сумасшествия. Настало здравомыслие, в котором мы ощутили, что нам опять нужна стена и внутри ее заборы. Эх, Русь моя, Русь родимая! Долго же тебе еще валандаться с твоей грязью да с нечистью. Не пора ли очнуться, оправиться».

Из той же «Русской мысли», статья Ирины Иловайской, главного редактора:

«Итак, Андрей Синявский присоединил свой голос к другим, зазвучавшим в последнее время, которые выступают с похвалою Горбачева, даже попавшего у него в западные люди, что по определению дает ему преимущество, считает писатель, над русскими умами».

Ну вот, русский писатель Андрей Синявский высказывает такую точку зрения.

Ну и еще лучше — Анатолий Курчаткин о русской идее, «Русская мысль»:

«Что говорить, немного мы дали миру в качестве примера для подражания. Убогие жилища, тяжелый быт, бесправность личности перед махиной государства, отсутствие реальной свободы и передвижения по этим нашим бескрайним просторам».

С этим можно спорить, это можно опровергать, но за это нельзя судить.

В принципе, Чаадаев как будто предвидел, что он не будет последним, а будет только первым, и вот он, специально для этого процесса, нам записал:

«Я не научился любить свою Родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее. Я думаю, что время слепых влюбленностей прошло. Я полагаю, что мы пришли после других для того, чтобы делать лучше их, чтобы не впадать в их ошибки, в их заблуждения и суеверия».

Государственному обвинителю непонятно, как можно любить свою страну, не заливая ее потоком славословия. Любить иначе, чем это делали на партсобраниях, на октябрьских демонстрациях. Ну что ж, в таком случае я могу только сказать, что надо читать классику. Не мы первые, не мы последние. До нас были великие умы из той же самой русской литературы, которая вот на этом процессе выбрасывается на помойку одним жестом государственного обвинения. И лучшего руководителя по этой сложной проблеме, — как это можно любить, отрицая и осуждая, — чем Некрасов, не придумаешь. Я полагаю, что то, что проходилось по школьной программе, даже в советские времена, серьезно подзабыто государственным обвинением, поэтому я хочу напомнить:

То есть требуется труп в доказательство. Пожалуйста. Каждый гражданин обязан по первому требованию предоставить свой труп в распоряжение Отечества. Когда мы вышли в 6 часов вечера, еще до президента, на Красную площадь, в ночь октябрьского мятежа, вернее, вечер октябрьского мятежа, и там стояла маленькая группа демократов, которые еще раньше нас, в пять часов, услышали призыв отца Глеба Якунина, и они меня стали спрашивать: что же мы можем сделать — у нас нет оружия? Я сказала: у каждого есть свой труп и мы должны эти трупы сложить в очень высокую кучу, чтобы они не прошли, потому что если они пойдут по трупам, назавтра у них не будет инвестиций, не будет признания Запада, не будет возможности удержать власть, мы их можем остановить. И что вы думаете? Люди не разбежались. Они согласились предоставить свои трупы в распоряжение Отечества.

Да, вот это — русский народ. Это тот самый взлет, о котором я пыталась тщетно, с точки зрения обвинения, что-то сказать в своих художественных эссе и в менее запутанных произведениях. Это наша черта. Национальная. Попробуйте объявить по американскому телевидению, по одному из сорока каналов, что надо идти без оружия в руках защищаться от вооруженного мятежа. Вот граждан просят идти, нет ни армии больше, ни национальной гвардии, ничего нет, идите и защищайтесь. Я думаю, что они очень удивятся. И, скорее всего, сочтут, что это розыгрыш. А у нас вот все как побежали в 91-м году, в 93-м тоже побежали, нужно будет — еще побежим. Это Россия. Да. Не та, которая № 6, та, которая без номеров, звездная Россия, астральная Россия. Как это все в ней умещается? Такая страна иррациональная. И, ей-богу, она не укладывается ни в рамки уголовных дел, ни в страницы приговоров.

Суд над мыслью вообще непродуктивен. Можно свернуть шею тому, кто мыслит, но с ноосферой-то ничего сделать нельзя. Поэтому давайте все-таки выясним один интересный вопрос. Меня страшно поразило высказывание господина прокурора о «сникерсах». Я так понимаю, что одним из главных пунктов обвинения против меня стало то, что я «сникерсы» предпочитаю «Мишкам на Севере», по крайней мере, так прозвучало. И что я работала в газете, редактор которой живет постоянно в США. Ну я могу только сказать, что Артур Кларк, он даже хуже сделал — вообще на Цейлоне живет. И тем не менее его произведения читают в Англии. Они не говорят, что раз он живет на Цейлоне, мы его читать не будем. А Грэм Грин, тоже англичанин, вообще он в южной Франции фактически живет. Тоже читают, как ни странно. А насчет «сникерсов» я боюсь очень разочаровать прокурора. Я за всю свою жизнь не съела ни одного «сникерса», я их терпеть не могу. Я люблю «Красную Шапочку», «Мишку на Севере» и вообще употребляю только отечественные кондитерские изделия. У меня очень, очень российские вкусы. Сало, картошка. Не люблю иностранных продуктов. Надо было мою личность описывать как-то поподробнее. Выяснять не на основании художественных эссе и виртуальной реальности, а на основании того, что есть на самом деле.