Петр Хохлов - Над тремя морями

Так оно и случилось.

Генерал-майор Токарев обнаружил конвой противника на подходе к Евпатории. И сразу же оказался в зоне плотного зенитного огня. Кроме орудий конвоя, по нашему торпедоносцу яростно вела огонь береговая зенитная артиллерия - ведь берег был рядом.

Но не таков Токарев, чтобы уклониться от цели. Он прорывается через заслоны зенитного огня и с высоты 40 метров, с дистанции 600 сбрасывает торпеду. Она пошла на транспорт. А раз пошла, то и поразила цель - ведь Токарев не знал промахов.

Сотни снарядов выпустили гитлеровцы по уходящему от цели воздушному торпедоносцу. Один из них попал в самолет, и он загорелся. Пилот получил серьезное ранение. Но, несмотря ни на что, Токарев дотянул до земли и посадил горящую машину в поле.

Теперь бы выпрыгнуть из кабины. Но куда? Поле, как и вся крымская земля, еще заняты вражескими войсками. Что ждет советского генерала, если он выпрыгнет? Позорный фашистский плен. Нет, этому не бывать! И Токарев остается в горящем торпедоносце. Прошло совсем немного времени. Советские войска освободили Евпаторию. В тот же день мы вместе с заместителем командира дивизии гвардии майором Г. П. Поплавским прилетели на Евпаторийский аэродром. В его окрестностях расспрашиваем местных жителей. Многим встречным задаем один и тот же вопрос:

- Кто видел 31 января приземление горящего самолета?

- Я видел, - наконец, отозвался один из старожилов.

Мы посадили старика в машину и по дороге услышали от него:

"Сам я - рыбак. За этим своим занятием я и заметил, как на низкой высоте пронесся горящий самолет и приземлился невдалеке отсюда - прямо в поле. Дождавшись ночи, я тайком от немцев пробрался к тому месту. Подошел к обгоревшему самолету. Попытался открыть дверцу - не поддается. Походил вокруг и натолкнулся на лопату, кем-то забытую в поле. С помощью этой лопаты открыл колпак кабины самолета. В кабине - обгоревший труп. Я вытащил его и захоронил рядом с машиной. Сейчас увидите: небольшой холмик, и на нем звездочка из блестящей жести. Я ее вырезал складным ножом, который всегда ношу в кармане. Да "вот он, мой рыбацкий ножик..."

Через несколько минут мы, склонив головй, стояли над могильным холмиком в пяти метрах от самолета. Сам самолет в основном был цел. Сгорела гондола правого двигателя, обгорела обшивка кабин летчика и штурмана.

Командование ВВС Черноморского флота организовало перезахоронение тела Николая Александровича Токарева в городском парке Евпатории. А когда вышло постановление Совета Министров СССР о сооружении памятника Герою Советского Союза гвардии генерал-майору авиации Н. А. Токареву, его останки были погребены на Театральной площади города. Над этой могилой и высится бронзовая фигура легендарного морского летчика, устремившего смелый взгляд в синеву мирного неба и в бескрайние морские просторы.

На севастопольских трассах

Гибель Н. А. Токарева острой болью отозвалась в сердцах авиаторов. В командование дивизией временно вступил гвардии майор Г. П. Поплавский - до того заместитель командира соединения. Опытный летчик, прошедший путь командира эскадрильи, полка. Но практики ночных полетов имел недостаточно. Обычно когда он предлагал себя на выполнение ночного задания либо на полет в сложных метеоусловиях, Токарев тактично замечал: "Повремени, Георгий Павлович. Потренируйся в учебных полетах".

Теперь же Поплавский сам решал, кому возглавить ночной полет.

Вечером 15 марта 1944 года он объявил мне:

- Ночью пятый полк летит на минные постановки в район Констанцы. Готовьтесь, Петр Ильич, вместе с полком полетим и мы.

Я, как обычно, первым делом ознакомился с метеосводками. Они предвещали, в общем, неплохую погоду. Над сушей безоблачно, легкая дымка, видимость 4-6 километров. В море же - густая дымка.

Избрали маршрут вдоль береговой черты - на Одессу и далее - на Констанцу. Без особых трудностей дошли до заданного квадрата, преодолели зенитный огонь противника и сбросили мину.

На возвращение обратно я выдал командиру тот же маршрут, которым шли к цели. Поплавский возразил:

- Летим морем. Дымка небольшая, не станет помехой.

- Дымка над морем густая. Придется не меньше часа лететь вслепую, по приборам, - пытаюсь я разубедить командира.

- Ничего, справлюсь с пилотированием, - уверенно отвечает Поплавский.

Чем дальше мы удаляемся в море, тем сложнее становится полет. Густая дымка закрыла горизонт. Внизу не видно воды. А вверху, как в молоке, бледно мерцают звезды.

Я предлагаю командиру вернуться к берегу и лететь вдоль него. Поплавский не соглашается. Тогда я в своей кабине вставил ручку управления самолетом в положение для пилотирования - на случай, если придется помогать пилоту. И это не заставило себя долго ждать. Самолет, со скольжением набирая скорость, стал терять высоту. Я понял: мы падаем. Что делать? Было бы бессмысленно в такую минуту напуститься с упреками на летчика. Как можно спокойнее я сказал:

- Георгий Павлович, постарайся вывести самолет в горизонтальный полет, а я помогу с набором высоты. Поплавский согласился. Вдвоем мы с трудом выправили положение. Самолет стал набирать высоту, но спустя примерно минут пятнадцать он вновь заскользил вниз, причем большой скоростью. Я уже было взялся за ручку нижнего люка, чтобы выброситься с парашютом, но тут же подумал: а куда прыгать? Под нами студеная морская вода, и в ней только смерть. Снова ухватился за ручку управления и вместе с Поплавским начал выводить самолет в горизонтальный полет. И это опять удалось.

Вот когда я с большой благодарностью вспомнил Евгения Николаевича Преображенского. Ведь именно он при всякой возможности обучал меня технике пилотирования. Во многих дальних полетах заставлял меня управлять самолетом. Как все это пригодилось сейчас! Евгений Николаевич Преображенский не раз говорил мне да, наверно, и другим штурманам своего экипажа: - При полете на боевое задание надо быть ко всему готовым. В трудный час использовать все, на что способен. Представь себе - убит или тяжело ранен пилот.

Что же - погибать и всему экипажу? Нет, Петр Ильич, штурману надлежит взять на себя управление и вести самолет на посадку. Тем самым ты спасешь себя и своих товарищей по экипажу.

И это были не только слова. Преображенский со всей настойчивостью обучал меня также заходам на посадку, самой посадке. Он даже добился у командующего авиацией ВМФ генерала Жаворонкова официального разрешения штурману Хохлову летать самостоятельно на легких самолетах (УТ-2, ПО-2) днем и ночью. И такое разрешение мне было дано в свое время.

А сейчас мы с Поплавским изо всех сил старались удержать самолет в полете, чтобы не погрузиться вместе с ним в морскую пучину. Нас выручало самообладание в этих сложных условиях; которого явно не хватало стрелку-радисту. Всякий раз, когда самолет начинал падать, он с отчаянным криком бросался в хвост машины, нарушая тем самым продольную устойчивость самолета. Я вынужден был категорически запретить ему поддаваться панике и даже пригрозил: "Если хочешь остаться живым, веди себя как подобает авиатору".