Георгий Холостяков - Вечный огонь

Стали готовиться к экзаменам вместе. Дня не хватало - в артшколе свои занятия, наряды, караулы, и мы забирались ночью на чердак. Отгоняя крыс, штудировали математику. Родственники прислали Галкину из Москвы несколько фунтов рису. Чтобы заморить голод, мы разжевывали сухие зернышки. Галкин уверял, что от риса люди умнеют.

Экзамены по основным предметам я с грехом пополам сдал на тройки. Когда дошла очередь до химии, пришлось признаться, что никогда ее не учил. Химию мне простили. Гвай и Галкин тоже были приняты, и мы перебрались в Екатерингофские казармы.

Семестр в подготовительной школе был очень напряженным. Думается, он дал нам максимум того, что можно дать за такой срок. Над книгами просиживали все вечера, все воскресенья, почти никто не записывался на увольнение. Совсем незаметно пролетело лето.

А оно было знаменательным для балтийцев: впервые после гражданской войны часть кораблей вышла в море. Мы завидовали плавающим товарищам. Утешала только надежда прийти на корабли командирами.

Наш семестр стал первым выпуском флотского рабфака. Осенью 1922 года перед нами открылась счастливая возможность поступить - уже без всяких экзаменов - в любое из военно-морских училищ, готовящих комсостав.

Алексей Гвай выбрал инженерное. У меня же появилась мечта сделаться исследователем морей и потянуло в гидрографическое училище, в которое были только что преобразованы прежние Отдельные классы гидрографов. Туда же пошел Герман Галкин.

Училище было небольшое: на всех трех курсах - несколько десятков человек. Числились они не курсантами, а слушателями.

В этом маленьком учебном заведении каким-то образом сохранился некий особый мирок, довольно странно выглядевший на исходе пятого года Советской власти. Военморы, пришедшие на первый курс из подготовительной школы - таких набралось пятеро, - почувствовали себя, что называется, не в своей тарелке.

Преподаватели начинали лекции обращением: Господа!.. Так же величали своих сокурсников, и отнюдь не в шутку, некоторые слушатели. В столовой, где нас ошеломили накрахмаленные салфетки и невиданный блеск сервировки (сам обед был более чем скромным), мы услышали Пожалуйста, господа! и от молоденькой официантки...

Герман Галкин, сын старого революционера и бунтарь по натуре, не выдержал.

- Братцы, куда мы попали? - заорал он, взывая к нашим комсомольским чувствам. И, не владея собою, рванул со стола белоснежную скатерть со всем, что на ней стояло...

Такие методы борьбы с чуждыми нравами не могли, конечно, привести ни к чему хорошему. Германа отправили на гауптвахту. Между тем мы замечали вокруг себя все больше непонятного.

Как вылепилось, в училище, особенно на старших курсах, было много сыновей видных царских офицеров и крупных чиновников. Эта публика любила говорить, что не интересуется политикой, изъяснялась между собой по-французски, а к нам относилась в лучшем случае снисходительно.

Мы, разумеется, не стеснялись напоминать барчукам, что они живут уже не при старом режиме. Взаимная неприязнь нарастала. А инцидент в столовой оборачивался уже так, что над Галкиным нависла угроза отчисления. Тем временем меня выбрали секретарем впервые созданной в училище организации РКСМ. Комсомольцы решили, что я должен поговорить о создавшейся обстановке в Управлении военно-морских учебных заведений. Дело было не только в том, чтобы заступиться за товарища. Той осенью комсомол принял на своем V съезде шефство над Красным флотом, и мы считали, что за все происходящее у нас несем особою ответственность.

Меня принял и внимательно выслушал начальник управления А. В. Баранов. Не знаю, сообщил ли я ему нечто новое или он и без меня был об этом осведомлен. Во всяком случае, Баранов согласился, что Гидрографическое училище засорено социально-чуждыми элементами.

Вскоре специальная комиссия проверила состав слушателей, и барчуков поубавилось. А через год изрядно прибыло нашего комсомольского полку - пришли из подготовилки ребята, поступившие туда одновременно с нами, но на младшие семестры.

Постепенно менялось и отношение к слушателям из комсомольского набора со стороны тех преподавателей, которые сперва не хотели верить, что мы способны осилить учебную программу. Вы все равно этого не поймете, - отвечал, бывало, математик на просьбу объяснить что-то еще раз. А потом, принимая зачеты, откровенно удивлялся тому, что слушатели, оказывается, все-таки поняли...

По многим предметам не хватало учебников, и преподаватели сами составляли краткие пособия, а учебный отдел размножал их. Однажды мы получили конспект по курсу топографии. Во введении говорилось, что курс переработан и упрощен применительно к новому составу слушателей... Пришлось доказывать, что в скидках на пролетарское происхождение никто из нас не нуждается!

Что было, то было. Но, поверив в своих питомцев, наши преподаватели настойчиво вооружали будущих красных командиров необходимыми для службы знаниями.

Курс компасного дела вел С. И. Фролов, бывший контр-адмирал. Он увлекательно читал лекции, не заглядывая ни в какие конспекты, и по памяти диктовал чеканно сформулированные (Чтоб осталось в голове на всю жизнь!) выводы, правила. Блестяще излагая теорию, Фролов был силен и в практике. Вспомнишь, как он учил нас обращению с корабельным магнитным компасом, и возникают перед глазами его руки: жесткие, с короткими толстыми пальцами и твердыми ногтями, огрубевшие и вместе с тем цепкие, ловкие - руки мастерового, а не адмирала. Располагали к нему и его вкусы, привычки. Например, то, что Фролов курил крепкие дешевые папиросы, запах которых никогда не выветривался из его бородки и усов.

Фролов не терпел, чтобы кто-либо отсутствовал на занятии. Причем обнаруживал это мгновенно, не прибегая к списку.

- А где Холостяков? - мог он спросить чуть не с порога.

- На бюро партколлектива, - доложит дежурный (по срочным вопросам случалось заседать и в учебные часы, и многие преподаватели с этим мирились).

- Где именно? - нетерпеливо уточнял Фролов. - В какой комнате?

Он покидал аудиторию и минуту спустя решительно прерывал наше заседание:

- Что тут у вас происходит, меня не касается. Но слушатель Холостяков должен быть на занятии. Без него не начну-с!..

Не выполнить это требование было невозможно. Не могло быть и так, чтобы по его курсу оказались неуспевающие - Фролов умел заставить всех знать его предмет.

Поныне памятны мне также лекции и занятия Н. Н. Матусевича, И. Д. Жонголовича, Я. И. Беляева, А. П. Ющенко. В том, что к преподаванию в нашем карликовом училище привлекались видные моряки-ученые, большая заслуга С. С Рузова, возглавлявшего учебный отдел. Именно он явился фактическим организатором подготовки первых советских гидрографов.