Николай Ховрин - Балтийцы идут на штурм !

ведя, что разговоры приносят мало толку, я приказал осветить юнкерское училище прожекторами и выпустить в его крышу два-три снаряда. После этого не прошло и получаса, как из Чугуева примчалась к нам в штабной вагон целая делегация. Среди прибывших был городской голова и несколько именитых граждан. Они в один голое умоляли нас не стрелять больше из пушки и клялись, что помогут договориться обо всем с юнкерами.

Оставив их у себя заложниками, штаб в свою очередь отправил в училище трех человек во главе с Железняковым. Оттуда вскоре к нам пожаловал сам начальник училища. Мы подумали, что он приехал с известием о капитуляции, но оказалось, что он просит перемирия. Тогда я взял трубку телефона, чтобы, приказать артиллеристам открыть огонь. Только после этого начальник училища принял все наши условия. Мы отобрали у юнкеров оружие, а их погрузили в вагоны.

Все обошлось как будто хорошо. Правда, не без неприятности. Утром местные жители пришли к нам в штаб с жалобами, что люди из нашего отряда провели несколько самовольных реквизиций. Это уже было чрезвычайное происшествие. Несмотря на все старания, виновных разыскать не удалось.

Вернувшись в Харьков, я доложил о случившемся Антонову-Овсеенко. В последующей беседе с жим высказал мысль, что отряд с таким пестрым составом трудно поддается управлению, его нужно переформировать. Владимир Александрович согласился со мной. По его распоряжению балтийцы были возвращены в Петроград.

Шли последние дни 1917 года. Заснеженный Петроград казался посуровевшим и малолюдным. Зимний ветер с Финского залива забирался под бушлаты, пробирал до костей. Мы с Железняковым шагали по улицам, направляясь в Адмиралтейство. Холод заставлял нас ускорять шаг, так что к концу пути мы почти бежали.

В Адмиралтействе товарищи встретили нас радушно, до отвала накормили, рассказали о всех новостях. Мы, например, узнали, что флотом теперь управляет морская коллегия в составе матроса Дыбенко, мичмана Раскольникова и капитана 1 ранга Иванова. Работает она дружно, с делами справляется. Правда, первые недели после победы революции офицеры из Морского министерства и Морского генерального штаба пробовали заниматься саботажем, но после ареста нескольких человек образумились.

В тот же день я и Железняков встретились с Дыбенко. Он занимал огромный кабинет морского министра. На письменном столе рядом с массивным чернильным прибором лежала матросская бескозырка и стоял на домятой газете железный чайник.

Дыбенко мы видели в последний раз в сентябре перед отъездом на II Всероссийский съезд Советов. С тех пор теки его заметно ввалились, а борода прибавила в длине. Но, как всегда, от него веяло энергией и решимостью.

Он рассказал, что в связи с приближением дня открытия Учредительного собрания начинают поднимать голову явные и замаскированные контрреволюционеры. Многие революционные части сейчас помогают устанавливать Советскую власть на периферии. В столице есть не совсем надежные полки, в которых враги ведут скрытую агитацию. Что касается Красной гвардии, то люди в ней, безусловно, преданные, но им не хватает воинской выучки и умения.

- Короче говоря, - сказал Дыбенко, - Совнарком решил ко дню открытия Учредительного собрания подтянуть в Питер матросские отряды. Думаю, что из Кронштадта надо взять примерно тысячу человек. Столько же даст и Гельсингфорс. Формирование отрядов поручается вам.

После разговора с Дыбенко я без промедления отправился на Финляндский вокзал, а Железняков - на Балтийский.

Прибыв в Гельсингфорс, пошел в Центробалт, который помещался теперь на бывшей царской яхте "Штандарт". Но и "Полярная звезда" по-прежнему стояла здесь же, у стенки. Новый председатель ЦКБФ Николай Измайлов встретил меня с распростертыми объятиями, сообщил, что уже знает о цели моего приезда.

- Мы это дело быстро провернем, - говорил он, улыбаясь. - Но не обойдется без трудностей. Уже много матросов с кораблей поснимали. Но раз надо - сделаем. А ты сегодня же на заседании должен рассказать Центробалту о делах на юге, о том, как вы ударников под Белгородом били.

- Конечно, конечно, - пообещал я, - как старый член ЦКБФ, обязан отчитаться перед товарищами.

Измайлов сдержал слово - отряд гельсингфорсских моряков был сформирован в два дня. Получив оружие и небольшой запас продовольствия, мы выехали в Петроград.

Железняков со своими кронштадтцами уже был там. Его назначили комендантом Таврического дворца, в котором должно было открыться Учредительное собрание. А наш гельсингфорсский отряд разместили на Суворовском проспекте в помещении бывшего военного училища. Оба отряда моряков с двух сторон должны были прикрывать подступы к Смольному.

5 января 1918 года открылось Учредительное собрание. Этого дня с нетерпением ждали явные и тайные враги революции. Они надеялись, что Учредительное собрание сумеет отстранить от власти большевиков и ликвидировать их завоевания.

К этому времени активизировались контрреволюционные подпольные организации. Было совершено покушение на Владимира Ильича Ленина. Ехавший вместе с ним в автомобиле швейцарский социал-демократ Платтен прикрыл собой Ленина и сам был ранен...

Пока делегаты Учредительного собрания съезжались в Таврический дворец, на улицы города вышли недовольные Советской властью чиновники, лавочники, адвокаты, гимназисты, переодетые офицеры и юнкера. Эсеровские агитаторы пытались вывести из казарм Преображенский и Семеновский полки. Враги Советов, брюзжащие обыватели собирались в колонны под лозунгом: "Да здравствует Учредительное собрание!"

Мы получили приказ усилить патрулирование улиц, не допустить демонстрантов ни к Смольному, ни к Таврическому дворцу, задерживать все автомобили без пропусков, обыскивать подозрительных и отбирать оружие.

Я находился в здании училища, когда связной-матрос прибежал с сообщением, что со стороны Литейного проспекта к Таврическому дворцу идут демонстранты. Захватив на подмогу часть матросов, я поспешил к головным дозорам своего отряда. Подоспели вовремя. Колонна была уже совсем близко. Строго говоря, назвать это сборище колонной можно было с большой натяжкой. Чувствовалось, что эти люди не привыкли к сплоченности, не умеют ходить в строю. В жидковатых рядах не было и намека на равнение. Но главное не в этом. Разглядывая лица демонстрантов, я не заметил в них той решимости, которую видел во время рабочих манифестаций. Мне вспомнились февральские дни 1917 года. Мы шли тогда безоружные против конных и пеших городовых, прорывались сквозь их ряды, невзирая на нагайки и шашки, не боясь смерти...

А эти выглядели совсем по-иному - боязливыми и нерешительными. Правда, среди них попадались и люди с военной выправкой, сурово и зорко поглядывавшие на матросов. В оттопыренных карманах их пальто угадывались припрятанные револьверы. Но таких было мало.