Андре Кастело - Королева Марго

— Да, мадам.

— У моего брата не нашлось никого другого, чтобы прислать за мной?

— Нет, мадам, всех его людей отстранили.

Узнав о ночной сцене, разыгравшейся в покоях брата, Маргарита «сильно опечалилась». При виде ее скорби стрелок — он, как всякий добрый шотландец, думал прежде всего о своих интересах — предложил устроить побег пленника:

— Не расстраивайтесь, мадам, я знаю, как спасти вашего брата, но для этого нужно, чтобы к нему приставили меня.

Королева заверила, что так и будет сделано и что он может рассчитывать на любое вознаграждение. Маргариту крайне тронули «величие и твердость чувств», которые Франсуа проявил по отношению к ней. Пересекая двор по направлению к покоям Анжу, она заметила, что куртизанки делали вид, будто не замечают сестру короля. Значит, она в опале! Через несколько мгновений брат и сестра, не стыдясь своих слез, обнялись:

— Моя королева, — сказал Анжу, — прошу вас, прекратите плакать. В тех обстоятельствах, в которых я нахожусь, только ваша печаль может причинить мне страдание.

Маргарита в своих «Мемуарах» безоговорочно встала на сторону Франсуа, хотя ей-то лучше всех было известно о существовании заговора, первые нити которого она же и сплела в ходе своего путешествия в Нидерланды.

Анжу спас капитан де Лосс.

— Нет такого француза, — заявил он Маргарите, — сердце которого не обливалось бы кровью при виде всего, что происходит. Я был слишком преданным слугой короля, вашего отца, чтобы не прийти на помощь его детям, даже если бы это угрожало моей собственной жизни. Куда бы ни упрятали вашего брата, его охрану, думаю, возложат на меня. Передайте ему: я спасу его, чего бы мне это ни стоило.

Екатерина попробовала хотя бы на время уладить разногласия, «переодеть» ситуацию, как любила она говорить. И это ей удалось: 15 февраля 1578 года произошло всеобщее примирение. Когда Генрих III и Анжу обнялись, в глазах их сверкали слезы… Король освободил Бюсси, который очередной раз выпутался «с галантностью, только ему и присущей», как не без восхищения пишет Маргарита. Позвали Келюса и настойчиво предложили ему помириться со своим врагом. Бюсси согласился и даже воскликнул со смехом:

— О чем говорить, сир, я готов его даже расцеловать!

И, по свидетельству очевидцев, он с такими церемониями обнял своего врага, что поцелуй мира превратился в буффонаду из итальянской комедии. Точно так же и остальные миньоны, королевские и герцогские, протянули друг другу руки «без ненависти и без препирательств» или, как пишет Пьер де л'Этуаль, «произнося тосты за здравие друг друга и чуть ли не урча от удовольствия…».

Король попросил сестру приложить все усилия, чтобы поддержать в Анжу эти «добрые братские чувства». Пусть он и думать забудет о войне во Фландрии! Маргарита, само собой, пообещала. Вот тогда-то капитан де Лосс, улучив момент, шепнул ей:

— Не думаю, чтобы это было последнее слово в спектакле.

И действительно, последовав советам своих миньонов, король приказал гвардейцам неусыпно сторожить покои брата. Это было чересчур. На сей раз Анжу принял твердое решение о побеге, а Маргарита обещала ему помочь.

Но как бежать?

Бессмысленно даже пытаться выйти через ворота Лувра, охраняемые куда строже, чем в былые времена… Одно-единственное решение пришло обоим на ум: из окна комнаты Маргариты, расположенной на верхнем этаже дворца, спуститься по крепкой веревке прямо в ров, окружающий Лувр. Так созрел новый заговор. Не прошло и двух дней после семейного примирения, как Маргарита отправила в починку один из своих дорожных сундуков, в которых обычно перевозили постели. Сундук в тот же день вернулся к ней… но уже не пустой: в него был положен моток крепкой веревки.

Узнав от месье де Матиньона о намерении младшего сына отлучиться на следующий день из Лувра, Екатерина сразу заподозрила, что задуман побег. Она принялась расспрашивать Маргариту, но, достойная дочь своей матери, та без колебаний солгала. «При этом я сделала такое лицо и так подбирала слова, что ей пришлось удовольствоваться лишь тем, что я сама ей сказала, и я не осквернила ни свою душу ни свою совесть никакой ложной клятвой».

Она и в самом деле не произнесла «никакой ложной клятвы», однако легко утаила правду, готовая жизнью поклясться, что помыслы брата чисты. «Он вовсе не думает уезжать из Парижа», — уверяла она мать.

— Хорошенько подумайте о том, что вы говорите, — пригрозила недоверчивая Екатерина. — Если это случится, ваша жизнь окажется в опасности.

— Да, именно это я и хотела сказать, — спокойно заверила Маргарита, зная, что побег намечен на предстоящую ночь.

«Я пожелала ей доброй ночи и отправилась в свою комнату, быстро разделась и легла в кровать, чтобы поскорее отделаться от фрейлин и остаться только с горничными». Тотчас же появился Анжу со своим лакеем Канже, в сопровождении де Симье, друга герцога, который дрожал от страха…

«Мы привязали веревку к оконной решетке. Помогали нам три горничные, спавшие со мной в комнате, и слуга, который доставил веревку. Убедившись, что внизу, во рву, никого нет, первым спустили брата. Он смеялся и шутил, явно не испытывая страха, хотя спуститься предстояло с огромной высоты».

Затем наступила очередь двух спутников беглеца. Чтобы уничтожить улику, Марго и ее горничные бросили веревку в огонь, но горела так медленно и при этом дымила так сильно, что, заподозрив пожар, напуганные стражники стали колотить в дверь. Не открывая и нарочито говоря вполголоса, «чтобы не разбудить свою королеву», горничные сумели заверить, что сами справятся с огнем. Стража поверила, тем более что валивший из-под двери густой дым стал уже понемногу рассеиваться.

Можно себе представить ярость Генриха III, когда он узнал о побеге брата. В комнате королевы-матери, куда Маргарита явилась по его зову, на нее обрушился неистовый шквал упреков. Но Марго лишь твердила в ответ, закатывая свои прекрасные глаза:

— Он и меня обманул точно так же, как вас!

Достаточно зная настроения Франсуа, она поручилась, что его побег «не внесет никаких изменений в обязанности брата по отношению к королю и что он просто отбыл в свои владения, чтобы отдать там необходимые распоряжения о предстоящем походе во Фландрию».

Но как раз этого Генрих III желал менее всего на свете. Только и не хватало ему оказаться в конфликте с Испанией! Тем не менее он сделал вид, что вполне удовольствовался ответами сестры, и позволил притворщице мирно удалиться в свою комнату.

Добравшись без препятствий в Анжер, Франсуа написал брату: «Вы позволяли без суда и следствия убивать моих слуг у ворот вашего замка… Мне не оставалось ничего другого, кроме как бежать от подобного насилия, тем самым отведя угрозу и моей собственной жизни. Меня предупредили о том, что не далее чем через четыре дня, пока вы все еще обдумывали, в духе Цезаря Борджиа, как же со мной поступить, мне было бы уготовано уединение в Бастилии».